Юрий Петухов - Влюбленные

В полночь, когда пора было расходиться, Андрей Олегович прикинулся окончательно опьяневшим и вяло осел на диване.

— Андрей! Надо идти! Пожалуйста, встань! — нервничал Герберт, поднимая его за руку. Он верил и не верил в его опьянение.

— Пускай полежит, — вступилась Стефа. — Куда он пойдет такой?

— Но очень поздно. Ему рано на работу.

— Я разбужу его через час, и он уйдет.

Уно с Тамарой были уже на лестнице, а Герберт все еще с подозрением глядел на Андрея Олеговича и тряс его за плечи. Попрощался со Стефой, договорился о встрече и уже переступил через порог, но еще раз быстро вернулся в комнату. Андрей Олегович лежал, не меняя позы.

Щелкнул английский замок. Стефа подошла к дивану и склонилась над Андреем Олеговичем. Он обхватил ее за шею и привлек к себе. Она громко захохотала.

Уже утром Андрей Олегович понял, что ему не следовало так поступать. Но было что-то в этой женщине — жадной и сильной — привораживающее, и он приходил к ней снова и снова.

Во время операций у него стали вздрагивать руки, он нервничал, покрикивал на сестер, и Женя, чутко реагировавшая на его настроение, тревожно спрашивала:

— Что с вами, Андрей Олегович? Вам нездоровится?

«Надо кончать, надо кончать», — говорил он мысленно и находил в себе силу не идти к Стефе день, два, три. Но она была неотлипчива и ухитрялась вернуть его к себе, а вчера сказала, что придет к нему, чтобы познакомиться с его матерью.

«Придет сюда? Зачем?.. Она хочет закрепить случайную связь. Но я не пойду на это! Не пойду, потому что не люблю ее! Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она встретилась здесь с Ниной».

Он продолжал звонить. Стефа дома не появлялась. Тогда он оделся и решил выйти на улицу, чтобы перехватить ее. Тихо прошел коридором. Мать за стеной вполголоса повторяла роль. Открыл дверь и, переступив через порог, хотел было тихо ее прикрыть, — как вдруг увидел на лестничной площадке Нину. Она возникла, как дух, и некоторое время он даже не верил в ее реальность. Он был абсолютно уверен, что в тот момент, когда открывал дверь, ее здесь не было. Бесшумной птицей она влетела сюда и вот стоит, улыбается, темнолицая от загара.

— Здравствуйте, Андрей Олегович! — громко произнесла Нина. — Вы куда-то уходите? А Клавдия Владимировна дома?

— Здравствуйте, — растерянно пробормотал он и подумал: окно с площадки во двор распахнуто, сейчас она улетит обратно… Глупость этой мысли еще больше усилила его растерянность, и он не ответил на вопрос.

— Здесь я! Здесь, Ниночка! — Клавдия Владимировна услышала ее голос и спешила навстречу. — Заходи! Ох, как солнцем-то тебя прокалило! Не из Африки ли прилетела, ласточка? — Они поцеловались. — Совсем нас забываешь. Андрей, ты куда собрался?

— Я сейчас вернусь. За сигаретами, — неудачно сочинил он.

— Ни шагу! Мало у нас этого яду в квартире?.. Возьми мои, если у тебя кончились! — Андрею Олеговичу ничего не оставалось, как пойти за ними. — Ну, где же ты была? Я все это время моталась по области и ничего не знаю. Садись сюда.

Клавдия Владимировна усадила гостью в низкое кресло, сама села напротив и взяла ее за руки.

— Я жила в деревне. Я… — Нина не закончила фразу, не успела сообщить о том важном, что произошло в ее жизни, как раздался звонок.

— Андрей, открой, пожалуйста. Наверно, из театра.

Андрей Олегович уже знал, кто это.

В квартиру вошли Стефа с Тамарой в сопровождении двух рослых морских офицеров. Оба выбритые до синевы, источающие запахи шипра и сигарет, в разутюженных костюмах.

Клавдия Владимировна удивленно приподняла брови.

— Что же, Андрей, ты не предупредил, что у нас будет так много гостей?

Удивилась и Стефа, увидев Нину:

— О, коллега?

«Они знакомы». Андрей Олегович внутренне окаменел и потому вопрос Тамары, простодушно обращенный к нему: «А ты сказал, что тебя не будет дома?», нисколько не смутил его.

Начались традиционные рукопожатия, сопровождаемые шуточками Тамары: «О, кого-то женим!» Все испытывали скованность. Моряки теснились друг к другу, словно боясь потерять строй. Андрей Олегович не понимал, зачем Стефе нужно было приводить их сюда. Впрочем, их присутствие несколько облегчало его роль.

Первой освоилась в незнакомой обстановке Стефа. Заложив руки за спину и выступая по ковру точеными сильными ногами, она стала рассматривать фотографии, рисунки, на которых Клавдия Владимировна была запечатлена во многих спектаклях.

— Клавдия Владимировна, это вы в «Анне Карениной»?

— Да.

— Не в нашем театре?

— В Харьковском.

— Так и надо полагать. Разве у нас поставят что-нибудь стоящее?.. А здесь вы в какой роли?

— Есть такая пьеса — «Жена солдата». Французское название «Мадам Сан-Жен». Я любила в ней играть.

— Георгий, мы видели эту пьесу! — обрадованно заговорил худощавый моряк с зеленоватыми глазами. — В Севастополе! Помнишь, всем экипажем ходили? Ну как же?.. — он огорчился, что на лице товарища ничего не отразилось.

— Не помню, — по-военному четко произнес тот.

— А это тоже вы? — Тамара указала на давнишний снимок, где в потускневшем от времени овале сидела хрупкая девушка в белом платье.

— Нет, это уже не я… — слабо улыбнулась Клавдия Владимировна.

— А кто же? — не поняла ее грусти Тамара, и Стефа сердито стиснула ее руку, заговорила громко, напыщенно:

— Клавдия Владимировна, я должна вам признаться, что вы моя самая любимая артистка! Вы даже не представляете, как оживился наш театр с вашим приходом! Говорю это вполне искренне!

— Искренность не нуждается в заверениях, — с некоторой насмешливостью произнесла Клавдия Владимировна и защелкнула чемоданчик, куда только что положила листки с текстом своей роли.

— Вы куда-то уходите?

— У меня спектакль. Пусть мой уход вас не смущает. Я скоро вернусь.

— Как все-таки трудна ваша профессия! — Стефе определенно хотелось обратить на себя внимание Клавдии Владимировны, и она неотступно следовала за ней по квартире. — Утром — репетиции, вечером — спектакль. Я бы такое не выдержала! У нас, у врачей, иначе: отведешь часы и спокоен душой и телом.

— Наша профессия ничем не труднее любой другой… Вы, надеюсь, читали об одном враче-французе? Он, стремясь доказать, что люди, потерпевшие кораблекрушение, гибнут не столько от недостатка пищи, сколько от страха, переплыл один в лодке через Атлантический океан.

— Но это же фанатик! Согласитесь, что это не норма для всех?

— Есть нормы службы и есть нормы творчества.

— У нас — служба! — внезапно выпалил плотнолицый моряк. — Прикажут — сутками леденеем на ветру, дадут увольнительную — не отказываемся.

— Георгий, говори, пожалуйста, о себе, — мягко заметил его товарищ.

— Нет уж, я бы через океан в лодке не поплыла, если бы мне даже дали сопровождающими морских офицеров, — засмеялась Тамара.