Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

— Это убийца! — закричал Бугров. — Держите его!

Угрожая пистолетом всем, кто стоял на его пути, террорист бежал дальше. Дважды он стрелял на ходу и кого-то ранил. Кого-то ударил по голове рукояткой пистолета…

Внезапно перед ним возникла живая стена — несколько молодых парней, взявшись за руки, образовали цепь и перегородили улицу.

Бандит не добежал до них — резко повернулся и, не целясь, метров с четырех выстрелил в преследовавшего его Андрея. Еще раз «профи» выстрелить не успел. Бугров с разгона шарахнул его плечом в грудь — тот отлетел, ударился о стену и мешком повалился на тротуар.

Их окружили молодые парни, ловко надели на оглушенного «профи» самодельные наручники из толстой проволоки.

— Вы ранены? — участливо спросил Андрея какой-то парень и постучал себя пальцем по уху.

Бугров потрогал рукой там, где саднило. Пальцы его окрасились кровью.

— Halb so schlimm! [107] Полбеды! — пошутил он, доставая платок.

— Сейчас подойдет наша санитарка, — сказал другой парень. — За ней уже побежали.

— Не нужно санитарки, — отмахнулся Андрей. — Ухо цело. Лучше окажите помощь двум тяжелораненым. Они там — за проходным двором, возле грузовиков.

Прижимая скомканный платок к уху, журналист стал пробираться к Лейпцигерштрассе. За Вернера и его товарища он был относительно спокоен: к грузовику побежали заводские парни и санитарка с сумкой через плечо. Теперь надо было скорее добраться до своего корпункта, передать информацию в газету.

Ни муж, ни сын не пришли ночевать. После такого дня! Фрида ждала их до рассвета, не сомкнув глаз. Потом отправилась в районное отделение народной полиции. Опасалась самого худшего: что Вильгельм или Вилли оказались среди тех сотен убитых, о которых сообщало западное радио. В эфире не умолкали голоса подрывных станций! «Берлин залит кровью немецких патриотов!»

В полиции Фриде сказали, что убито около двадцати человек. Все они жертвы террористов, засланных с оружием из Западного Берлина. Есть несколько десятков раненых в уличных драках, но Вильгельма Кампе и его сына Вилли среди них не значится.

Фрида пошла на работу. Несколько раз звонила со стройки в полицию — ничего нового ей сообщить не могли. Дома Вильгельм и Вилли тоже не появлялись.

Работалось тяжко. После бессонной ночи болела голова. Под вечер ее позвали к начальству. Сердце у Фриды похолодело: ожидала, что сообщат самое ужасное…

Оказалось другое. Их бригадир Адольф Цапф сбежал на Запад. Ей, Фриде Кампе, предлагают возглавить бригаду штукатуров.

— Не смогу я, — не раздумывая, ответила Фрида. — Где мне руководить людьми? И штукатур я ниже среднего. В нашей бригаде есть работницы получше и помоложе — они смогут.

— Вы попробуйте, — мягко возразил начальник. — Сразу не получится — не беда. Получитесь, накопите опыт. А авторитет у вас есть, уважают вас люди.

Фрида пошла в бригаду, хотела посоветоваться с товарками, а там ее ждал Удо-шмаротцер. Он принес записку от Вильгельма. Оглянувшись боязливо, Удо с таинственным видом сообщил:

— Он просил разорвать бумажку, когда прочтешь.

Вильгельм писал, что во время вчерашней сумятицы он ввязался в большую драку. В потасовке несколько человек ранили, а одного убили. Теперь ему возвращаться домой никак нельзя: могут арестовать.

«Придется пока оставаться в Западном Берлине, переждать, посмотреть, как дело повернется. За меня не беспокойтесь. С жильем устроился, деньги есть. Связь пока будем поддерживать через Удо. А вообще — собирайся. На два дома жить нельзя».

— Где Вилли? — спросила Фрида.

— Он с отцом.

— Ночевать сегодня придет?

— Наверное, нет. Вилли на службе. И вообще — зачем? Тут такие дела…

— Какие дела?

— Ясно какие! — ухмыльнулся Удо.

— Ничего не ясно. Ступай! Нечего тебе на нашей стройке околачиваться!

— А ответ? Вильгельм ждет ответа.

— Пока не будет.

Недовольный Удо ушел. Голова у Фриды заболела еще сильней. Кое-как закончив работу, она поплелась домой. Одолевали тревожные мысли.

Линда уже пришла с завода. Она приготовила ужин, сварила крепкий кофе, старалась утешить мать. Фрида ужинать не стала, выпила лекарство и легла.

Проснулась среди ночи. Не зажигая света, чтобы не тревожить дочь, оделась и вышла на улицу. Пошла по безлюдному, притихшему, плохо освещенному городу в глубь его полуразрушенных кварталов.

Старые, покалеченные войной дома стояли словно огромные памятники на забытом кладбище. Из провалов пахло гарью, плесенью, гнилью. На эти запахи Фрида не обращала внимания, они стали ей привычны с той поры, когда она была «кламоттенфрау».

Но вдруг теплый ветер донес откуда-то слабый аромат цветущей липы. Сердце женщины больно сжалось, из глаз брызнули слезы. Это был аромат ее далекой молодости. Так же пахло липовым цветом, когда они с Вильгельмом гуляли в Трептове.

Асфальт на довоенном еще тротуаре был весь в трещинах и щербинах. Фрида споткнулась и едва не упала. Пришлось остановиться и присесть на замшелый подоконник. Она ничего не видела: слезы бежали по обветренным щекам, как жгучие ручейки, казалось, им не было конца.

Не только короткую молодость оплакивала Фрида — она прощалась с Вильгельмом, прощалась навсегда…

Фрида хорош знала мужа: вряд ли он полез в большую драку. А если и оказался случайно в общей потасовке, то за это строго не наказывают. Значит, Вильгельм хитрит: решил воспользоваться тем, что случилось в Берлине, и остаться насовсем в «Дрюбене». В этом весь он — гуляка и себялюбец Вильгельм.

А ведь подлая затея врагов республики провалилась. Народ не поддался им, немцы стали куда умнее. Они хотят мирно трудиться. И она, Фрида, живая частица своего народа. Она не отщепенка какая-нибудь, а полноценная гражданка рабоче-крестьянской республики.

Вильгельм думает, что поставил ее перед неизбежным выбором, что легче всего связать узлы и переехать в «Дрюбен». Там, мол, за Бранденбургскими воротами, такой же Берлин.

В том-то и дело, что не такой же! В этом, Восточном Берлине, одинокая Фрида выстояла в самое страшное время и спасла своих детей. Построила два больших дома на самом красивом, самом главном проспекте республики. Этот Берлин — ее Берлин. Фрида своими руками обновляет его, а он обновляет Фриду. Берлин становится другим городом, Фрида — совсем другим человеком.

Кем была она прежде? Безликая забитая хаусфрау. Кто знал ее? Соседки по дому и три лавочника, у которых она брала по мелочам в кредит.

А теперь Фрида полноценный человек. Она строитель. Если захочет — станет завтра бригадиром. И все будут относиться к ней еще уважительнее: «Гутен морген, фрау Кампе!», «Как дела, Фрида?», «Дети в порядке, бригадирша?»