Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

— А-а, слышал. Американцы вроде вас освободили?

— Что болтаешь-то? — напустился на Бугрова стоявший рядом тощий носатый немец в очках. — Как могли американцы Заксенхаузен освободить, если Берлин русские брали? Русские Заксенхаузен освободили. Я сам там сидел два года. — И, подозрительно глянув на витию с закатанным рукавом, добавил: — А тебя я что-то не припоминаю. Не встречал вроде бы.

— Сколько нас было-то? Тыщ-щи! Всех разве упомнишь?

— Оно так, — не унимался тощий. — А все ж в каком блоке ты находился?

— Да в разных…

— В разных? Такое случается редко… Назови хоть один!

«Влип, гад! Попался! — торжествовал Андрей. — Сейчас тебе этот тощий впаяет!»

Оглядывая густеющую толпу, Андрей увидел метрах в двадцати от себя новую шляпу Тадеуша Лабского, которую они в Лейпциге покупали вместе. Обрадовался: «Этот на месте! Молодец, братишка! Но я к тебе не подойду — нам сейчас лучше держаться порознь».

Вскоре огромная людская масса: на Сталиналлее заколебалась, зашевелилась и потянулась к «Алексу». «Кто-то повел толпу, — подумал Андрей. — Не сама двинулась. И нацеливают ее не куда-нибудь, а на здание Центрального Комитета».

Ему захотелось взглянуть на тех, кто впереди. Почему-то казалось, что он призна́ет среди них «старых знакомых» — матерых фашистов, которых видел в конце войны среди военнопленных. Но пробиться сквозь вязкую толпу в голову колонны не было никакой возможности. Андрею удалось только приблизиться немного, чтобы разобрать отдельные выкрики в рупоры и мегафоны. По сравнению с вчерашними они резко изменились: теперь призывные лозунги были направлены не против «дурацких норм» и «профсоюзных бонз», а против руководителей СЕПГ и народного строя.

«Замахиваются на самую суть, — подумал Бугров. — На этом и обломают себе рога!»

Теперь к толпе присоединялись не только люди, выходившие из станций S-бана и U-бана [105] U-Bahn — метро. , но и тысячи проникших через «бреши» Западного Берлина. Сегодня зональной границы не существовало.

Неподалеку от себя Андрей заметил трех подозрительных молодчиков. Они, как волки в овечьем стаде, зыркали туда и сюда, вслушивались в разговоры, таили что-то под широкими плащами и пиджаками.

«Не пистолеты! Навешаны игрушки потяжелее!»

Толпа поднесла Бугрова к одному такому субъекту в раздутом габардиновом макинтоше без хлястика. Андрей сделал усилие, подобрался к нему вплотную и как бы случайно прижался боком. Ощутил нечто массивное, подвешенное от подмышки до бедра: «Шмайсер и рожки с патронами…»

От бывшей Дворцовой площади толпа растекалась двумя большими потоками. Бугров пытался втиснуться в тот главный поток, который направлялся в сторону Центрального Комитета СЕПГ, огромному каменному зданию за каналом Шпрее, где прежде находился крупнейший банк Германии. Но толпа понесла его, словно щепку, правее — к началу Унтер-ден-Линден, потом через какой-то переулок вынесла на Лейпцигерштрассе.

Здание ЦК он увидел, оглянувшись, уже позади себя. Оно было как надежная крепость. Рабочие-дружинники поставили прочный заслон и не впустили никого.

Но зато рядом, на соседних площадях и улицах, начался дикий погром. Враги новой республики, те, кто долго таился по темным щелям, крушили все подряд: с треском высаживали двери государственных и общественных учреждений, срывали вывески профсоюзных и кооперативных объединений, разбивали витрины магазинов, сдирали афиши, оповещения о лекциях, о пионерских сборах в лагеря — все, что хоть чем-то напоминало о народной власти. Тут же воры и спекулянты громили склады и магазины.

На стыке Лейпцигерштрассе и переулка, ведущего к «зональной границе», Бугров увидел, как полыхал костер из книг, журналов и газет. Он живо напомнил то время, когда очумелые фашисты громили Национальную библиотеку и жгли книги Маркса, Энгельса, Ленина, Гейне и Брехта, Толстого и Максима Горького…

Теперь в чудовищный костер вместе с книгами классиков летели брошюры с докладами и выступлениями Вальтера Ульбрихта и Отто Гротеволя, мемуары соратников Тельмана, документы Нюрнбергского процесса, сборники законов и постановлений, принятых в ГДР в интересах трудового народа.

Кипами летели в огонь и номера газеты «Neues Deutschland» с материалами последнего пленума ЦК СЕПГ, где были вскрыты и проанализированы ошибки и давались исчерпывающие разъяснения. В отблесках пламени и в хлопьях бумажной сажи тащили в сторону «Дрюбена» какого-то окровавленного человека. Его добивали на ходу.

Бугров не мог видеть всего, что творилось в центре Берлина. Только потом он узнал, что как раз в это время фашиствующие молодчики из «Дрюбена» забрались на Бранденбургские ворота и сорвали с них трехцветный флаг с трудовыми символами республики. Вместо него вонзили флаг с когтистым черным орлом, напомнившим многим берлинцам недавнее прошлое.

Бугров надеялся, что в других районах Берлина дело обстоит иначе. Там организовано мощное рабочее сопротивление реакционному мятежу, умело и решительно действуют вооруженные заводские отряды, вступает в бой отважная синеблузая молодежь. Да и старые тельманцы ринулись врукопашную, вспомнив, как лупили они униформированных бандитов Рема и Гитлера.

Из тайников памяти всплывали лица погибших солдат, которых он сам хоронил на долгом пути до Берлина. Родное лицо Феликса… Он смотрел на Андрея с непереносимым укором…

— Но что это?

Бугров услышал отдаленный гул. Он сразу узнал его, в этом он не мог ошибиться — шли родные «тридцатьчетверки». А потом он увидел их. Они продвигались походным маршем. Танки шли, строго соблюдая походный интервал. Никаких угрожающих маневров, ни единого поворота орудийных башен, ни единого выстрела.

Андрей смотрел на красные звезды и шептал растроганно:

— Спасибо, ребятки!.. Спасибо! Выручили! Успели!

Рокот мощных моторов звучал в его сердце гордым гимном. В него вплеталось задорное тиканье отцовского Медного Будильника, начавшего в октябре 1917 года отсчет революционного времени.

Толпы на центральных площадях и улицах Берлина стали быстро редеть. Большинство немцев оказались втянутыми в демонстрацию случайно или даже против своей воли. Они вовсе не собирались отстаивать те лозунги, которые выдвигали организаторы.

Теперь случайные демонстранты растерялись. Какой-то подросток не знал, как ему избавиться от антисоветского плаката, который он тащил во время выступления. Забежав в подворотню, парень поставил плакат возле мусорницы и вышел, посвистывая, с независимым видом.

Старая немка благонамеренной наружности несла к магазину с разбитой витриной украденные часы с кукушкой. Они продолжали идти. Похитительница подгадала повесить часы на прежнее место аккурат в тот момент, когда большая стрелка подошла к двенадцати. Кукушка выскочила из приоткрывшейся дверцы, старушка отпрянула, едва не упав.