Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Находившийся неподалеку русский танкист не понял действий Вернера. Увидев, как молодой немец втолкнул узника обратно в камеру и запер за ним дверь, сержант огрел Вернера по голове рукояткой пистолета. Парень упал в коридоре. Мимо него с улюлюканьем, свистом и хохотом бежали выпущенные уголовники.

Когда Вернер, пошатываясь и прижимая ко лбу окровавленную тряпку, выбрался во двор, митинг уже закончился. Его участники покидали тюрьму, расходились по улицам Бранденбурга, направляясь к своим городам и селениям или к Берлину, чтобы там помочь Советской Армии в тяжелых уличных боях.

Вернер вышел за тюремные ворота и пошел на шум советских машин, к центру Бранденбурга. Увидев колонну грузовиков, остановился на тротуаре и стал приветливо махать рукой молодым солдатам, сидевшим в открытых кузовах с карабинами и автоматами в руках.

Одна из машин вырулила в сторону и остановилась. Из нее выскочил рослый, спортивного вида офицер и бросился к Вернеру, словно к старому знакомому. Наверное, догадался, кто этот немец в полосатой тюремной одежде. Вернер, чтобы не осталось никаких сомнений, поднял сжатый кулак к правому виску:

— Rot Front, Genosse!

— Rot Front! — радостно ответил русский офицер. — Ich grüße dich, Genosse! Und gratuliere zu unserem Sieg!

— Ich auch! Ist schon Krieg zu Ende?

— Noch nicht. Aber wir fahren nach Berlin!

— Ich fahre mit! [26] — Рот Фронт, товарищ! — Рот Фронт! Я приветствую тебя, товарищ! И поздравляю с нашей общей победой! — Я тоже! Война уже кончилась? — Еще нет. Но мы двигаемся на Берлин. — Я еду с вами! — решительно сказал Вернер.

Бугров открыл дверцу кабины и помог немцу взобраться на сиденье:

— Bist du verwundet?

— Halb so schlimm… Ich muss kämpfen! [27] — Ты ранен? — Пустяки. Я должен бороться.

Колонна пошла дальше — на Берлин. У них еще было достаточно времени получше познакомиться друг с другом:

— Schulter an Schulter! — сказал Вернер, дружески касаясь плечом русского офицера.

— Ja! Trotz alledem! [28] — Плечом к плечу! — Да! Несмотря ни на что! — ответил Бугров.

Так состоялось их знакомство.

Бой в большом городе гораздо труднее и сложнее боя в полевых условиях. Здесь меняются обычные стратегия и тактика, способы использования оружия, возникает множество непредвиденных ситуаций. Противник находится в укрытии, но не в траншее, доте, дзоте или орудийном дворике, а в таком, которое нельзя порой сразу и распознать. Чтобы приблизиться к врагу, приходится исхитряться, проявлять двойную осторожность. Городской бой требует гораздо большей инициативы и самостоятельности от командира. О рядовых же воинах и говорить не приходится: сложный, зачастую внезапный бой в городе является для них универсальным испытанием смелости, сообразительности, выносливости — всего того, чему успел научиться воин.

Бугров знал все это по боям в других городах. Но двухнедельное сражение в Берлине намного превосходило их по сложности и ожесточенности.

В пригородах Берлина формировали штурмовые отряды. Командиров для них отбирали самых опытных. Предпочитали тех, кто лучше прочих научился за войну побеждать по-суворовски — не числом, а умением.

И, наверное, не следует слишком удивляться тому, что в самом конце войны в соседних штурмовых отрядах оказались два московских друга, разлученных в сорок первом, — Андрей Бугров и Феликс Куприянов.

Сами они едва поверили глазам своим:

— Феликс?!

— Андрей!.. Живой?

— Живой, братишка!.. Вот встреча!

Схватились, стиснули друг друга в крепких объятиях — возмужавшие, опаленные войной, испытанные на живучесть всеми страхами и муками. Словно хотели измерить силой крепость своей давней юношеской дружбы.

Потом сели, закурили:

— Вот так, Феликс!

— Так, Андрей! Воюем пока?

— Что значит — пока? До победы рукой подать. Вон он, Берлин — без бинокля видать.

— А сорок первый помнишь? Как пришли в военкомат? Ты все-таки стал офицером, Андрей, и орденов набрал. Молодец! Я рад за тебя.

У самого Феликса на погонах четыре звездочки, он капитан, заместитель комбата по политчасти. И, конечно, из тех, кто в атаку поднимается первым: на гимнастерке рядом с орденами две красные нашивки за легкое ранение в одна золотая — за тяжелое.

— В Москве бывал? — спросил Андрей.

— Один раз, но не так давно, по ранению.

— Что там? Расскажи. Я ни разу не был.

— Ждут нас А многих уже не ждут… Брат Клим погиб еще в сорок первом.

— Знаю.

— Отец мой в полном порядке. Как бывало, учит подростков — их теперь на заводе много. И мама ничего, здорова. Про твою маму я знаю… Ты почему не приезжал хоронить?

— Наступали. Почта отстала. Телеграмму получил через две недели. Где ее похоронили? На Калитниках?

— Недалеко от Антоныча. Возле пруда, под старыми ветлами.

— Там и родители ее лежат. Деда в девятьсот пятом на Красной Пресне казаки шашками засекли.

— Помню. Отец мне рассказывал. А твой отец? Там, в Москве, ничего не слышно…

Андрей пожал плечами. Оба замолчали ненадолго, но вспомнить в эти минуты успели многое.

— Я был вместе с Климом, — сказал Андрей, — когда он погиб.

— Я догадывался. Ты же был в его разведотделении. И почему старикам моим не написал, понимаю.

— Что я мог написать? Тебе расскажу, как было…

На другой день они встретились на занятиях по картам и макетам Берлина. Феликс спросил Андрея:

— А ты песню мою слышал?

— Песню? — удивился Андрей. — Какую?

— На мои стихи. Музыка, естественно, народная — солдаты сочинили.

Феликс напел песню, которую Андрей давно знал и, как многие фронтовики, любил:

— Это ты?! Не знал. Ну, молодец! Не зря тебя Маяковский на плечо сажал! Ты же стал настоящий поэт!

— Нет еще. Так, маракую понемножку… Почитаю тебе кое-что, если выпадет часок.

Судьба расщедрилась — подарила им полтора. Феликс читал по памяти. Стихов было немного, с десяток, но все стоящие. Андрей радовался, восхищался, завидовал:

— Здорово! Счастливый ты, Феликс.

— Да брось ты, Андрей. Я еще только пробую.

— Чего там скромничать! Ведь получается. Ты станешь певцом нашего фронтового поколения. Тебе это на роду написано!

— Куды метнул! — звонко рассмеялся Феликс. — Где уж нам уж!.. — А чистые карие глаза сияли радостью, как в далеком детстве.

Вперемежку со стихами вспоминали Москву, родной завод, Катеринушку с ее уроками интернационализма. Феликс признался, что тоже искал на фронте «Германию Тельмана», но не встретил.

— А я, Феликс, встретил ее! Три дня назад, в Бранденбурге.

И Андрей поведал другу о своем неожиданном знакомстве с молодым немецким коммунистом Вернером Бауэром.

— Видно, настоящий парень! — согласился Феликс. — Наш. Геноссе. Ну и где же он теперь?