Баязит Бикбаев - Когда разливается Акселян

Тогда Тимер закурил впервые. Затянувшись, стал кашлять и вытирать слезящиеся глаза. Табак был горек и очень крепок, обжигал горло. Но он курил, раз посоветовал ему взрослый. И в самом деле чуть согрелся. А может, ему это показалось?

С тех пор Тимер подружился с Булатом. Вот бы и теперь ему сказать ласковое слово, но разве они приходят вовремя.

— Тебе же сдавать не так уж много, два центнера. Хоть я и знаю, что у тебя амбар от хлеба не ломится, — наконец тихо сказал он.

— Так-то оно так… Двенадцать пудов хлеба — ерунда! Сегодня же повезу. Досадно другое, зачем ты меня поставил на черную доску? И рядом с кем? С Киньягали и Мирзагали!.. А я с ними ничего общего не имею. Разве только сушу рубашку под одним солнцем. Хлеб я повезу. Только и ты знай, до нового урожая могу по дотянуть. Трудно одному…

— Знаю, единоличное хозяйство, один пятерых не заменишь, — и посмотрев собеседнику прямо в глаза, Тимер смело спросил: — Почему ты ходишь в стороне от колхоза, как блудная коза? Как это понимать?

— На колхоз я косо не смотрю, заявление давно за пазухой ношу, — Булат толстыми корявыми пальцами вытащил из кармана измятую бумажку.

Заявление это он написал еще весной, но, показывая его людям, от прямого ответа всегда уходил.

— Сейчас в колхозе неплохо, можно и вступить. Только не будут ли на меня косо смотреть? Мол, на готовенькое пришел?..

— Не будут. Давай заявление! — Тимер протянул руку.

— Осторожнее, порвешь! — предупредил Булат, хотя незаметно сам порвал бумажку.

— Ладно, агай, я тороплюсь! — сказал Тимер. — Напиши новое заявление.

— Напишу, — ответил Булат, чуть помедлив.

Тимер не обратил внимания на его неуверенный тон. А следовало бы! Крестьянин не любит скоропалительных решений.

Тимер повернулся, чтобы уйти.

— Постой-ка! — Булат ухватил Янсарова за рукав.

— Что еще?

— Черная доска. Ведь я же согласился отвезти хлеб. Уговор — половина дела. Я сотру с доски свое имя?

— Нельзя!

— Почему?

На глаза Булата навернулись слезы. Тимер заметил это.

— Ладно! Скажи счетоводу, пусть сотрет твое имя. Сошлись на меня. Если же сам будешь стирать, то и другие последуют за тобой..

— Понимаю, понимаю! Счетовод — человек власти, пусть сам сделает. Так будет правильнее.

Попрощавшись, Булат с облегчением зашагал к деревне. Но об обещании вступить в колхоз, конечно же, позабыл.

В последнее время Тимер приметил одно странное обстоятельство: Фатима стала приходить на работу позже других, а уйти спешит пораньше. Вот и хвали после этого человека! Надо бы поговорить с ней откровенно. И сегодня ее уже нет. Бригадир Якуб пытался объясниться с ней, но ничего толкового из этого не вышло. Придется сходить к ней домой…

Фатиму он нашел стирающей детские пеленки.

— Ругать меня пришел? — блеснув большими темными глазами, спросила она и улыбнулась.

— Зачем мне тебя ругать?

— Опаздываю ведь на работу.

— Этого я от тебя не ожидал.

— Да ты садись, — повязывая фартук, сказала Фатима. — Очень уж хлопотно с этим ребенком. Стираешь, кормишь, а потом ломаешь голову, на кого оставить днем. У меня же нет никого.

— Так, может, в детдом ее?

— В детдом?.. — с ужасом вскрикнула Фатима. — Или я сама не могу за ребенком ухаживать? Она очень умненькая девочка, не плачет. Ко мне относится, как к матери родной. Только вот негде ее, бедненькую, днем оставлять.

— Негде… — повторил Тимер и наморщил лоб.

Глазам его неожиданно представились шустрые мальчишки и девчонки, играющие на песке в городском саду. Лица их были такими счастливыми. Почему бы и у нас не организовать детсад? Сколько в их колхозе женщин с малыми детьми! Но где взять дом, воспитательниц?..

— Когда-нибудь и у нас будет детский сад, — сказал он, пытаясь разобраться в своих мыслях. — Скажем так: колхоз выделит один дом, соберем туда всех маленьких детей, найдем воспитательниц. Детей кормят, играют с ними, укладывают спать, а вечером, возвращаясь с работы, матери забирают их. В городе есть такие детские сады…

— Ох, если бы!.. — вздохнула Фатима. — И детям хорошо, и у самой на душе спокойно. А с питанием как?

— Продукты будет давать колхоз, а с родителей сколько-то удержим из доходов на трудодни. Только вот где взять дом? Да и воспитательницу непросто найти.

— Вай, если только за этим стало, не ломай себе голову! И дом будет и воспитательница! Вон Бибинур возьми, приветливая женщина, раньше учительницей была. Сейчас она секретарь в сельсовете. Думаю, согласится, возиться с бумагами может и другой…

Фатима одела ребенка, и они вышли на улицу. Тимер направился было в правление, но она шепотом остановила его:

— Подожди, есть к тебе слово. Сейчас я оставлю Гульдар, — Фатима быстрыми шагами направилась в дом Шарафа.

Что она хотела сказать? Почему в ее глазах мелькнули едва заметные искорки? Тимер посмотрел вслед женщине. Как смело и уверенно она шагает! Смутившись, он отвел в сторону взгляд. Красивая… Совсем девушка, хоть и старше его на три года.

Фатима вышла скоро и долго молчала, задумавшись о чем-то. На окраине села она тяжело вздохнула и тихо вымолвила:

— Никак не могу забыть Фагилю. Бедная, она оказалась беременной… Но виновата ли она? Никогда мужчинам на шею не вешалась. Тут что-то не так! Без причины и камень с места не тронется. Трудно понять… Ребенок — это же такая радость. Появилась у меня Гульдар, и в доме светлее стало. От любимого человека я бы родила. А так — двойной грех!..

Тимер шел, опустив голову. Низко в воздухе пронеслась с криком одинокая утка. Видно, отбилась от стаи…

— Гульдар не скучает без матери?

— Она же ребенок, мало что понимает. Сначала расспрашивала, а сейчас почти не вспоминает. Может, меня за маму принимает, ночью очень крепко обнимает… Вот и сейчас просила прийти побыстрее. Жалко Фагилю…

— Может, на ферме что-либо узнать? У тех, кто вместе с ней работал?

— Расспрашивала. Ничего не знают. Она же не была гулящей…

— Как-то запутано все!

— Да и копаться начнешь, вряд ли что прояснишь. Вон однажды убили Басыра, когда он возвращался с базара. Ты его, наверное, не знаешь. И что? Только через пять лет размотался этот клубок. Убийцей оказался Насыр из деревни Максютово.

— Такие случаи бывают, — Тимер вспомнил время, проведенное в Ташлинском детдоме, мастера Курбанова… — Ничего, рано или поздно — все всплывает наружу!

— Видишь? — Фатима показала ему две золотые сережки с бриллиантом.

Под неласковым осенним солнцем они загорелись чистым светом, заблестели слезами…

— Благородная вещь. Из чистого золота. Где взяла?

— Это серьги моей матери, — немного сконфуженно ответила Фатима.

Заметив на лице Тимера сомнение, она рассказала такую историю.