Баязит Бикбаев - Когда разливается Акселян

— Если немного, то не страшно. Я вот всю жизнь опаздываю.

— Не горюй, Гамирчик мой! И ты будешь учиться на тракториста, ты же хотел.

— И то правда…

Вспыхнувший было в доме бедняка семейный шум счастливо затих, а в доме Гарея он только начинался.

Сакай сразу не объяснил, зачем пришел, ждал, когда Гарей выпьет и станет добрее. Поэтому они тянули стакан за стаканом. Но председатель не знал, что от разорения и частой пьянки друг его в последнее время душевно болен. А началось еще раньше, в день приезда в деревню Янсарова. Тогда председатель редко навещал бая. Гарей ночами плохо спал, бредил, видел перед глазами тени давно умерших людей, обиженных им когда-то…

Поначалу друзья сидели довольно мирно. Так казалось Сакаю. Но со стороны человек обратил бы внимание на странное поведение бая: он с опаской оглядывался, прятал под столом дрожащие руки и, словно остерегаясь внезапного удара, резко дергал головой…

— Плохи дела, — наконец начал Сакай.

— Что? У меня, что ли? — вздрогнул Гарей.

— Нет, у меня.

— А-а… — ничего больше не сказав, бай начал усиленно грызть большую кость.

— Что поделаешь, со временем восполнишь. За председательство хлеб-то полагается, я думаю.

— Ревизию сделали на складе, не хватает около двухсот пудов.

— Так-то оно так, брат Ахметгарей, но ведь ждать не будут.

— Будь мужчиной, не бойся! Все пройдет. На, держи-ка, — он протянул полный стакан Сакаю.

— Не знаю, пройдет ли. А знаешь, в райцентре милиция поймала с хлебом Хаммата.

Гарей открыл рот, расширил глаза, кусок недожеванного мяса выпал из рук на пол. А Сакай продолжал:

— Ночью же нужно положить в склад недостающий хлеб. Тем самым и Хаммата спасем.

— Да, попробуй, время еще есть.

— Вот потому-то я и пришел к тебе! Если Хаммат начнет все выкладывать, попадет нам обоим. Чужой не смилостивится, а свой не бросит. Одолжи мне сто пудов хлеба, остальное сам найду…

Гарей молча потянулся к водке. Неужто его хотят ограбить? Все, даже Сакай. Нет, он не позволит!

— Нет у меня хлеба, ничего нет! — закричал он и, упав головой на стол, зарыдал. — Сирота я, круглый сирота!..

— Не ломай комедию, выпей воды и успокойся! — Сакаю хотелось договориться как можно быстрее. — Я знаю, хлеб у тебя есть.

— Откуда он у меня, ты что ли привозил?

— Может, и привозил.

— Врешь!..

— Перестань ломаться, — Сакай крепко схватил его за руки.

— Я не ломаюсь. Нет! — Гарей резко дернулся. — А вот ты дурак! Комик! А-а, наконец понадобился тебе Гарей! Села твоя лодка на мель! Нет уж, за меня не цепляйся, спасайся, как можешь…

— Беда не по деревьям ходит, а по людям, — пытался образумить его Сакай.

— Не пугай, старо! Я, если хочешь знать, сейчас бедняк. Меня никто не обидит.

— И старое вспомянут, коли оно всплывет наружу. Люди, думаешь, не знают, каким образом ты обеднел? Сивка в селе Каргалы…

— А-а, найди моего коня! Ты украл его! — Гарей вскочил.

— Садись, я еще не все сказал. «Украденная» лошадь, корова, которую «еле успели зарезать», белый самовар у Фахри — все это мелочь… А ограбление сельповского обоза с товарами? Убитый Сабир?..

В глазах у Гарея потемнело, тело передернуло… Вместо Сакая увидел он Сабира с окровавленной головой, повторявшего: «Ага, попался! Попался! Так тебе, так!..» и показывавшего длинный язык. К усам его прилипла кровь вперемешку с землей и соломой. Гарей замахнулся, пытаясь ударить по голове, но попал в бутылку водки. Она упала на пол и вдребезги разлетелась.

Гарей от боли пришел в себя и прошептал:

— Об этом никто не знает, сказки!

— Хорошая сказка похожа на правду… Тимер Янсаров что угодно поднимет.

— Плевать мне на Тимера! Не боюсь я его. Если он, Тимер — железо, то я сталь. Да, сталь!.. Сталь! — Гарей несколько раз повторил это слово голосом, похожим на поросячий визг. — А знаешь ли, кто ты? Кто довел до смерти Фагилю?..

— Я, ну и что из этого?

— Узнают, придет время!

— А сколько ты колхозного хлеба наворовал? Кто пустил в совхозное поле красного петуха?

— Хаммат!

— Хаммат — кукла в твоих руках!

— Да, в моих руках, в моих! Но и ты был деревянной куклой! Я как хотел, так и заставлял плясать вас. И сейчас, если понадобится, брошу всех в огонь.

Гарей размахнулся и изо всех сил ударил председателя колхоза. Султанов скрючился и рухнул под стол. Он хотел вскочить и вцепиться в шею помешанного друга, но тот безжалостно сбил его ногами и продолжал колотить, ничего не видя, по голове, по ребрам своей жертвы.

Разъяренный Гарей, словно мешок, выволок Султанова на улицу. «Вот что делает сталь! Вот что делает!..» — задыхаясь, повторял бай. Он был уверен, что избил Тимера Янсарова. Отдышавшись, Гарей повернул обратно и, закрывшись в доме, спрятался в своей комнате.

На улице было темно, моросил мелкий холодный дождь. Сакай через некоторое время очнулся, поднял голову, но на ноги встать не смог. «Что случилось со мной? Где я? — тихо пробормотал он. — Да, приходил. Пили… О хлебе речь завели… Погорячились оба. А потом, потом?..» Дальше, как ни силился, он не смог ничего вспомнить. От ударов тяжелых сапог голова его была в каком-то липком тумане…

Дождь усилился, потом захлестал вовсю.

Опершись на ладони, Сакай присел, тяжело вздохнул и, как собака, пополз к своему дому.

Приближался рассвет, пропели вторые петухи. Избитый председатель слышал хлопанье петушиных крыльев за плетнями, и казалось ему, что над ним смеются люди, руками прихлопывая о бедра…

Вскоре после привода Хаммата Шакманова в райотдел милиции его выпустили до суда, взяв подписку о невыезде из деревни. Многое в деле его было для следователей не совсем ясным. Милиционер приметил Хаммата не на месте преступления, а у дома одного из заготовителей райсоюза. Хаммат распряг лошадь, и они, ударив по рукам, о чем-то зашептались.

Это показалось милиционеру подозрительным…

Шакманов же твердит:

— Мы всего лишь поздоровались. Зерно показалось мне влажным, решил его немного проветрить и потому остановился на ночлег.

То же повторил и заготовитель. Найди теперь концы!

Выйдя из душной комнаты на свежий воздух, Хаммат облегченно вздохнул. В голове прояснилось, словно прохладные осенние ветры унесли прочь тревожные мысли. До захода солнца еще далеко. Не побежать ли в сторону родной деревни? Напьется дома чаю, выспится… Он собрался было так и сделать, но остановился от внезапно пришедшей в голову мысли: «А что, если распутают клубок до конца? Этот заготовитель не впервые занимается воровством…»

Ноги у Хаммата отяжелели, голова опустилась, щеки вздулись и стали пунцовыми. Завернув в переулок, он медленно зашагал, не глядя ни на кого.

В райцентре проживал Шавали Буранов, друг покойного отца. Хаммат направился к его дому. Буранов — небольшого роста толстяк, с красноватым лицом и хитро прищуренными глазами. Знакомые прозвали его «большим умницей». Ему уже за пятьдесят, борода и усы у него седые. Держит он себя солидно, но скромно: говорит мало, с кем попало не водится, пьет в меру, секретами не делится, ест много и не курит совсем. Из-за своей тучности он похож на туго набитый мешок. Со стороны его, одетого в блестящее кожаное пальто, с туго набитым портфелем, с неторопливой важной походкой, нередко принимали за большого начальника. Лишь люди, хорошо знавшие его, говорили: «Шавали разве человек? Это же липовый адвокат!».