Баязит Бикбаев - Когда разливается Акселян

Описав домашнее имущество, бедняки вышли во двор.

— Ай, все пропало! — Гарей закрыл глаза, но душа его продолжала гореть. Голоса на улице не давали покоя.

Вон Гамир кричит что-то, уж больно бойкий стал! Нужно было раньше, когда травил хлеб скотом, долбануть его чем-нибудь по голове…

«Ах, собачье отродье!.. Он же знает, где спрятаны хлеб, сепаратор, стенные часы и другое! Туда и ведет Фатиму с Тимером. Конец, всему конец!..»

Красная пелена подошла к глазам Гарея. «Вся беда от Тимера, — шепчет ему кто-то. — Прикончи его! Так надо, так надо!..»

Но кто это шепчет: жена Кубара или покойный Вали-хазрат? Да, да, это Вали-хазрат! Вон из-за печи показалась его голова с трясущейся белой бородой…

Гарей бросился в сторону печи, но голова пропала.

«Ушел, но он же святой, он же указал мне дорогу!..»

Гарей достал спрятанный за печь наган, когда-то подаренный ему Курбановым. Вот что его спасет!

Подбежав к окну, он два раза выстрелил в Тимера Янсарова.

«Этот наган отца твоего прикончил, пусть и тебя к нему отправит…». Раздался грохот, окно окуталось дымом. Попал или нет!.. Все бегут к дому. Да, да, теперь все кончилось. Он снова выстрелил, но Фатима успела своим телом прикрыть Тимера.

Тимер поднял ее с земли.

— Какой же я дурак! — ругая себя за неосторожность, прошептал он.

В доме снова раздался выстрел.

Якуб с проклятиями прыгнул через порог в горницу.

— Где эта сволочь! Убью!..

Но Гарей лежал на полу бездыханным. Около него навзрыд плакала жена.

— Зачем не стрелял в меня! — причитала она. — На кого оставил?

Но Гарей не был мертв, он был оглушен выстрелами и лежал без сознания. Как только он пришел в себя, его вместе с женой отправили в район.

Происшедшие в Кайынлах события молнией облетели все окрестности. Накаляя страсти, подкулачники преувеличивали события, искажали факты… Они говорили, что какой-то вернувшийся из города комсомолец мазал дегтем ворота тех, кто не вступал в колхоз, женщину Фагилю повесили, потому народ не вытерпел и стал гнать его поганой метлой. А он, вызвав конную милицию, начал избивать людей плетками… Словно помещик Соколов, вызвавший конную полицию в пятом году!.. Но якобы нашлись смелые люди, которые, вооружившись косами и вилами, набросились на истязателей. Завязалась драка… Били, не разбирая, кого попало. А комсомолец, мол, начал стрелять в народ из нагана. Дальше — больше! Его и конную милицию скоро образумили. Каждый крестьянин взял свою лошадь, корову и айда в свой двор. За один час колхоз развалился… Весть об этом, естественно, мол, дошла до района, затем до Уфы, а позже и до самой Москвы… Виданное ли дело! Из Москвы Сталин прислал по железным проводам весточку: тех, кто насилует, — в тюрьму, чтоб следов их не было, а народ пусть живет так, как хочет… После этого председателя колхоза Султанова и того, что из города, взяли под ружье и увели. Все облегченно вздохнули. Так им и надо! А Фагилю с почестями похоронили, огородили могилу камнями. Не успели отойти на сорок шагов от могилы, как на нее сели два белых голубя. Видно, из святых она была, бедная…

Пока эти выдумки путники или нищие переносили из деревни в деревню, Фатима находилась между жизнью и смертью.

Доктор, поляк Стравинский, оставшийся здесь после революции, сидел с медсестрой в ее комнате. А в деревне уже второй день находились секретарь райкома партии Даутов, Галяу Хашимов, прокурор, следователи… Люди, боявшиеся Гарея Шакманова и Сакая Султанова, сейчас говорили открыто о бедах, причиненных арестованными: о смерти Фагили, о поджоге колхозного хлеба в прошлом году… Бывших кулаков Киньягали и Мирзагали Кутлубаевых, спокойно живших под покровительством этих подлецов, тоже отправили в район…

Пуля, тяжело ранившая Фатиму, прошла над правой почкой и там застряла. Доктор сказал, что нужна срочная операция, которую можно сделать только в районной больнице. Женщина еле дышала, ее спасали пока только молодость и хорошее здоровье.

Фатима сильно похудела, нос заострился, на лбу постоянно выступали капельки пота. Она не могла говорить, но все слышала и видела. Заметила и безнадежное покачивание головы доктора, услышала его тихий разговор с медсестрой…

— Скоро? — еле шевеля губами выдавила Фатима.

— Сию минуту повезем! — ответил доктор.

Он не совсем понял, о чем хотела спросить его раненая женщина. Ей хотелось знать, скоро ли кончатся ее мучения?.. Ни утешения, ни ласковые слова доктора не помогали. Фатиме казалось, что в больнице ее ждут только страдания, а затем смерть. Смерти она не боялась, но хотела умереть не в больнице, а в родном отцовском доме…

— Никуда я не поеду! — обреченно прошептала она и, задрожав, прижалась всем телом к стене.

Откуда только сила взялась в измученной женщине?..

Доктор мгновенно стал строгим.

— Здесь вы не хозяйка, а только больная, за судьбу которой отвечаю я!.. — решительно сказал он.

Перед его укоризненным, но непреклонным взглядом растерялась даже смелая Фатима. Старый человек говорит, значит, так надо, и она тяжело вздохнула, поняв, что сопротивляться бесполезно.

Внешне она успокоилась, но душа ее все равно болела: не хотелось ей больницы, запаха лекарств, острых ножниц… Неужели так близко ходит ее смерть? Ведь она так молода, не любила еще по-настоящему. Что это за жизнь!.. Вышла замуж за парня, в которого влюбилась, но успела пожить с ним только год. Его взяли в армию, отправили на Дальний Восток, всего два письма получила она от него… Третье, отпечатанное на машинке и написанное по-русски, оказалось последним: ее Татлыбай погиб на КВЖД во время стычки с гоминдановскими войсками.

Как коротка человеческая жизнь! И как в ней мало счастья!..

Она посмотрела на дверь. На пороге комнаты стояли медсестра, Магуза и Тимер. Кроме Янсарова, она никого не узнала.

— Тимер, — прошептала она, — иди ко мне, садись рядом!

Тимер сел…

Доктору это не понравилось, он прищурился и сказал:

— Необходимо спешить!

— Не спеши, доктор, я, может, его последний раз…

— Ты вылечишься, обязательно вылечишься! — Тимер нежно погладил ее руку.

Она была холодной и безжизненной. А ведь в этой молодой женщине еще недавно было столько огня!..

— Тимер! — Фатима вцепилась в его руку. В ее болезненно блестевших глазах было так много невысказанных ласковых слов, горячей любви, что он вздрогнул. — Тимер… возьми городскую девушку… Она, наверное, хороший человек, будет для Гульдар опорой…

— Пора! — решительно сказал Стравинский и кивнул сестре.

Фатиму положили на носилки и понесли. Тимер прижался к печке и беззвучно заплакал. Чувство, охватившее его сейчас, было столь тяжелым, что он не сдержался: слезы текли и текли по щекам. Ах, как давно он не плакал!..