Баязит Бикбаев - Когда разливается Акселян

Хаерниса, когда узнала голос Гарея, покраснела еще сильнее и опустила голову. Все занялись едой и пока ели, никто не произнес ни слова. Уже потом, когда Шавали по второму разу наполнил стаканы, разговоры пошли сами собой. Когда кончили делиться деревенскими новостями, Фахри спросил у Гарея:

— Значит, вернулся, агай? Совсем отпустили?

— Совсем, — едва заметно усмехнулся бай. И он начал с большим убеждением рассказывать старую байку, что на Дону и в Туркестане колхозы распадаются. А в Грузии и на Украине организация колхозов встречает сильное сопротивление.

Фахри слушал его с раскрытым ртом. Если Гарей говорит правду, то выходит, что колхозам осталось жить считанные дни. А Гарей продолжал с увлечением врать и, наверно, сам отчасти верил этому, мол, везде сильное противодействие коллективизации, мужики недовольны. И даже есть области, где дошли до вооруженного восстания.

Фахри все-таки не мог до конца поверить в слова Гарея, но Шавали верил всей душой, так как и сам мечтал о том дне, когда колхозы рухнут, и они заживут по-старому. Фахри понимал, что если хочешь повергнуть противника, имей силу и не малую. Поэтому он слушал, что же скажет Гарей еще. А тот продолжал, словно бы угадав его мысли:

— Конечно, колхозы сами по себе не могут развалиться. Колхоз — это муравейник, организованная сила. Но все вы, наверно, видали не один раз, что получается, если разворошить палкой муравейник.

— Видали, — сказал Фахри.

— По-разному можно видеть, — возразил Гарей. — Сначала муравьи суетятся, а потом начинают разбегаться в стороны, прихватив с собой по одному яичку. Так будет и с колхозами. Но сначала надо, чтобы кто-то один осмелился и вышел из колхоза. За ним потянутся и другие, куда стадо, туда и я. Все разбегутся.

— Да, но некоторые люди уже обожглись на этом деле, — возразил Фахри. — Ведь чтобы выйти из колхоза, надо писать заявление, а мужик теперь сторонится всяких бумаг, готов обойти их за сорок верст.

— Э-э-э, Фахри, — презрительно протянул Гарей, — Такой здоровый мужик, а в жизни мало чего повидал. Знаешь ли ты, какое дело получилось в актюбинской стороне?

— Не знаю, не слыхал, — смешался Фахри.

— Ну так вот. Несколько казахов захотели выйти из колхоза. Надо было писать заявление. Так умные люди сели и написали круговое заявление.

— Это еще что такое?

— Заявление обычное, ничего там особенного нет, мол, освободите нас от колхоза да и все, хотим жить по-своему. Ладно, пришла пора подписываться под заявлением, но вот беда, никто не хочет ставить свою подпись первым. И вот одному пришла умная мысль — соединить все подписи в кольцо. Поди догадайся, чья фамилия первая. Круг ведь. А у круга нет ни начала ни конца. Вот так-то, ха-ха-ха! Чертово колесо!

Фахри эта история не показалась особенно интересной, и он только вяло улыбнулся. Зато Шавали, который немало повертелся вокруг суда, пришел в восторг от такой хитрости. Он вскочил со своего места и хлопнул в ладоши:

— Очень умело сделано, очень!

Гамиля принесла лапшу, и гости принялись за еду с таким проворством, как будто еще и не садились за стол. После лапши подали бульон, потом напились крепчайшего чаю. Но и после чая водка осталась на столе. Фахри боялся перепить, а Гарей заботился о том, чтобы Шавали не вышел из пределов нормы. Тут он преследовал какую-то свою цель.

Женщины, находя мало интересного для себя в разговорах мужчин, ушли за перегородку. Да и Гамиля настаивала на этом, так как догадывалась, что Фахри вызван Гареем неспроста. А тот давно ожидал удобного момента для серьезного разговора, даже вздрагивал от нетерпения.

— Вот что я имею в виду, когда говорю, что надо в муравейник сунуть палку и разорить его, — сказал Гарей, когда они остались втроем. — Надо породить в народе недовольство колхозом. А потом уж посыплются круговые заявления, как бревна, когда разбирают сруб. Но это надо крепко все обдумать. По-моему, начинать должны женщины, потому как и закон с ними не так круто обойдется в случае чего. А потом, это взбалмошный народ, легко возбудимый. Самое больное место у них — корова. Да, да, ведь они же, лохматые головы, придумали поговорку, мол, корова кормилица. Можно прожить без мужа, а без коровы не проживешь. Правильно я говорю, Шавали?

— Очень даже правильно, Гарей-агай. Лучше не скажешь.

— Ну вот, мне кажется, что женщины и сейчас жалеют, что сдали своих коров в общее стадо на колхозную ферму. А может, я неправ, Фахри?

— Это верно, — сказал Фахри и умолк. Ему хотелось, чтобы старик высказался яснее, подошел бы ближе к делу. А то все ходит вокруг да около. Вяжет сеть, а как ловить, не говорит. Это ему надоело.

А Гарей продолжал:

— На ферме в колхозе «Куряш», если я не ошибаюсь, должно быть около десятка голов телят. Так ведь, Фахри?

— Пятнадцать голов.

— Хорошо, — Гарей потер ладони. — Очень хорошо. А вдруг эти телята падут? Если это случится, дело кончено. Вся деревня перебаламутится. Ясно?

— Погубить телят? И это должен сделать я? — изумился Фахри. От такой мысли его всего передернуло, по телу пробежал озноб.

— Ха-ха-ха! — деланно рассмеялся Гарей. — За кого ты меня принимаешь, браток. Я не из тех, которые могли бы заставить тебя возиться с телятами. Человека, который побеждает на состязаниях сильнейших борцов и берет призы! Нет, тебе не придется пачкать руки. Тебе надо всего лишь на одну ночь открыть дверь телятника. Просто, скажем, забыл закрыть и все. Остальное сделает мороз. Переночуют телята на мерзлой земле, вот тебе и воспаление легких.

— Ну и голова у тебя, Гарей-агай! Дай-ка я тебя расцелую. — И Шавали, который был уже пьян, полез лизаться с гостем, совсем забыв, что еще вчера хотел прикончить его в бане.

— Перестань, Шавали, — отмахнулся Гарей.

— А я хочу тебя обнять.

Гарей оттолкнул его и сказал:

— Налей-ка лучше еще по стаканчику, а то братишка Фахри вон обижается. Говорит, в гости пригласили, а выпить не дают.

— А это мы сейчас, агай, быстро поправим. Раз уж пить, так пить на этом свете! На том не достанется. Все уйдем в мир иной, это уж как пить дать. Верно, друг? Давайте-ка лучше споем.

— Тихо, не поднимай шума, Шавали, — строго сказал Гарей. — Ты забываешь заповедь своего отца. Он, зверь, говорил бывало: «Пей — не пьяней, воруй — не попадайся».

— Правильно, агай, правильно. Золотые слова. Я не опьянел нисколько. От расстройства я.

Когда выпили по последнему стакану, Фахри задумался, потом вдруг стукнул кулаком по колену и сказал:

— Ладно, если только вся премудрость в этом, я сделаю свое дело. Под лежачий камень и вода не бежит.

— Вот это молодец! Весь в отца. Настоящий мужчина. Слов на ветер не бросаешь! Люблю таких! — Гарей вынул из валенка солидную пачку денег и подмигнул. — Даже у мертвой щуки зубы остры. Вот мои зубы!