Василий Сологуб - Сотвори себя

— Смилуйтесь над нами, — держала малого на руках, а три девчушки рядом с ней стояли. — Отпустите Павла Крихту.

— Голубушка, видишь сама, кормим ею из ложечки… А ты — отпустите. Тебе что, мало мороки с четырьмя ртами?

— Вы не смотрите, что я такая изнуренная… Это горе истощило, как засуха колосок. Без мужа. А с ним и беда не беда. Я его буду, как ребенка, выхаживать. Прошу — отпустите!

— Я повторяю еще раз: не имею права этого делать! Понимаешь, не имею права. Надо проконсультироваться. Такого еще в моей практике не случалось… Наведайся, голубушка, через месяц.

Почти каждый день Харитя подолгу простаивала с детьми под окнами госпиталя.

Однажды усатый живо припрыгал к ней на костылях и заговорщицки сообщил:

— Завертелось… Твоего мужа, милая, изучают под микроскопом: комиссия-перекомиссия…

Весь госпиталь провожал Крихту. Даже те, кому категорически было запрещено подниматься с коек, прилипли к стеклам окон, наблюдая за трогательной картиной: дети вели отца домой…

Забегала, засуетилась Харитя в низенькой полутемной землянке, не знала, куда посадить мужа, каким словом его обласкать.

— Знаешь, чем я тебя порадую, Павлуша?.. Я тебя… искупаю, как бывало!

Жена взяла ухват, вытащила из печки два больших казана с кипятком. Выкатила из угла крутобокий, дубовой клепки, шаплык: [3] Шаплык — кадка. в нем с незапамятных времен «выкупывалась» династия Крихты.

Положила на дно сухого разнотравья: ромашку, чебрец, чистотел. Вооружившись большой тряпкой, подхватила один чугун и вылила горячую воду в деревянную посудину, затем второй, третий.

Клубы ароматного пара заполнили тесное жилище, обволокли Павла. Только сияла его счастливая улыбка, с которой он следил за Харитей.

— Мама, мы тебе будем помогать. Ладно? — ластились к ней девчушки.

— Спасибо, но я справлюсь без помощников. Кыш на улицу!

Дети обиженно вышли во двор, а Харитя закрыла дверь на крючок и подошла к мужу:

— Я тебе помогу, Павлик.

— Харитя, я стыжусь…

— Отвык от меня?

— От мирной жизни отвык…

Бережно раздела мужа, чтобы не причинить боли ранам. Харитя очень любила мыть мужа по большим праздникам. Откуда у нее взялась эта привычка, и сама не знала.

— Павлуша, как же ты жил все эти окопные годы без моих, как ты любил говорить, божественных рук?

— Ты мне часто снилась. — И поднял две белые культи рук, голый, худой, малец мальцом, как журавль, нерешительно шагнул в шаплык, умиротворенно, блаженно закрыл глаза и не спеша опустился в травяной навар. — Только сейчас поверил, что я дома, что ты рядом, Харитя, что за окном звенят голоса наших детей.

Жена присела на корточки перед мужем. Набирая в пригоршню пахучей воды, медленно цедила на его стриженую голову. Смотрела ему в лицо, измученное болью, но такое дорогое и милое.

— Павлуша, родимый, это ты? — спрашивала, веря и не веря, что он, тот самый воин, «грозный, жестокий и немилосердный к врагу», о ком писали в газете и вырезку прислали в сельсовет. Теперь вот в шаплыке сидит кроткий, беспомощный, а вокруг тишина, покой, только бинты напоминают о войне.

Под окном послышался шепот, детский галдеж. Харитя перевела свой взгляд на окно — все оно было облеплено детскими носиками, детские глазенки, полные любопытства, прикипели к Павлу.

Харитя выскочила на порог и погрозилась: «Кыш, бесенята! Чтобы не заглядывали в окно, как сороки в кость».

Вернулась в землянку и начала священнодействие…

После того как надраила Павла, Харитя суровым рушником, досуха, докрасна растерла его, затем закутала в полотняную простыню и уложила на чистую постель, на белые подушки, которые пришлось прятать во время оккупации.

— Ху-у-у… Ты, Харитя, всю войну с меня смыла, — облегченно вздохнул Павел и закрыл глаза.

…— Вот, Лида, тебе сказка, а мне бубликов вязка… Поразмысли! — Председатель сельсовета поднялся из-за стола, давая знать, что разговор окончен.

— Спасибо вам! Трижды спасибо, Павел Свиридович, за то, что поделились со мной самым сокровенным…

Едва взошло солнце, а Григорий уже вытащил из сарая санки, что смастерил для Оли, приладил на них две клетки с гусями, веревкой крепко привязал багаж. Просил в колхозе лошадей — не дали, потому и намерился собственными силами отвезти на базар в районный городок дорогостоящий товар.

Перед тем как двинуться в путь, зашел в хату, сердито содрал с головы шапку-штопанку, присел у нового стола, приятно пахнущего живицей, будто ладаном в церкви. В горнице никого, кроме Лиды, не было. Павел Крихта, видя нелады в семье, пораньше смылся на работу, Харитя повела своих малышей в школу, прихватив с собой и Оленьку, чтобы девчушка подышала свежим воздухом.

— Ты что, и позавтракать не дашь хозяину? — вызывающе, спесиво спросил он жену.

— Ну почему же? Дети похлебали постный суп, и ты отведай…

— Бузотер, ешь кондер [4] Кондер — похлебка. … хочешь ты сказать?

— Не задирайся. Ты же все увозишь на продажу… Хотела намекнуть, чтобы хоть для детей оставил гусятинки, но передумала: барин знает, что делает…

— Ты права. Не сообразил, но переиначивать не стану, а то неудача подстережет… Пусть молочко пьют, сметаной да вареничками лакомятся. Пусть свои и чужие дети скажут мне и за это спасибо. Голод ведь!

— Может, прикажешь поклониться в ноги, да еще и ручку поцеловать тебе, дорогой наш кормилец? — Лида налила в тарелку суп лапшу и поставила перед мужем, подала деревянную ложку-строганку, которой «топтала» картошку на вареники. — Даю тебе, Гришутка, черпачок, чтобы ты наелся, как бычок… Буханка перед тобой, отрежь хлеба столько, сколько душа пожелает.

— Ишь ты, сцапала меня за челюсть и выбиваешь ворсу… Растрезвонил о себе, доверился, дурачина-простофиля, вот и пожинай плоды… Вижу, что я тебе опостылел, опротивел, как горькая редька. Потерпи немного! Потерпи, и я себя перекую, как металл в кузнице, дабы тебе со мной не стыдно было и в люди выйти. Ты еще меня полюбишь, если до сих пор не удосужилась…

— Любопытно, чем же это ты меня собираешься околдовать? — Лида громко расхохоталась и закашлялась. — Вот потешил ты меня, так потешил!

— Смеется тот, кто смеется последний… Поняла?

— Не вышло на молоке — не выйдет на сыворотке…

— Угомонись, Лида! Поиздевалась вдоволь — и точка. Слышь… Что тебе привезти из Царичанки?

— Купи Оле что-нибудь… Мне ничего не надо.

— Я тебе, Лидуська, такое привезу — вся Крутояровка ахнет от удивления.

— Не вздумай! Прошу тебя, не вздумай, из твоих рук не возьму…

— Не артачься. Хочу начать интеллигентную жизнь.

— Не смеши курей!

— Хочу, чтобы ты пошла учиться в институт. Со временем станешь толковой учительницей. Хлопцы-десятиклассники будут в тебя влюбляться по уши, а девушки-шептухи копировать твои наряды, прически…