Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

Кеша по-настоящему счастлив, что машина цела.

В столовой, стоя во главе длинного стола, Тур самолично накладывает порции. Нынче на ужин — вкусно пахнущая картошка с мясом.

Папе Туру очень нравится кормить своих детей в дни, на которые выпадают тревоги. Он рад лично возиться с огромными термосами, даже увозить в гарнизон грязную посуду. Ведь если бы не обеды и ужины, делать бы ему на аэродроме совершенно нечего. Поэтому старый старшина доволен хоть такой причастностью к большому делу — обслуживанию полетов по тревоге. Он кормит свою зеленую молодежь и даже самому себе не сознается, что завидует ей.

— Ешьте, дети, вдосыть ешьте, — ворчливо повторяет Тур и оглядывает ребят со строгой заботливостью многодетного отца. — Если кому добавки, не стесняйтесь, все равно останется.

Папа Тур каким-то образом умеет повлиять на неприступных поваров из гарнизонной столовой и всегда привозит на аэродром порции с «припуском» — для особо вместительных желудков. Если случается, что обед или ужин доставляет кто-то другой, не имеющий влияния на поваров, то на следующий день парни обязательно спросят Тура:

— Товарищ старшина, что же вы вчера не приехали?

Старшине нравится этот вопрос. Очень довольный, он отвечает:

— Виноват, дети, дела не пустили.

И начинает ревностно расспрашивать своих детей, ладно ли да вовремя ли справили им ужин, всем ли хватило.

Сейчас за столом не чувствуется привычного оживления — уработались ребята. А что до Кеши, у того вовсе аппетита нет.

— Киселев, вы почему миску отодвигаете? — строго спрашивает Тур.

— Не хочу что-то, товарищ старшина.

— Вот те нате! У солдата всегда должен быть аппетит. Что ж это за солдат — без аппетита? Ну, а если в иной день и нету его, то прими пищу навроде лекарства. Как на фронте.

— Это что ж, на фронте такой порядок был? — спрашивает кто-то из ребят.

— Был, как не быть. Положим, переутомление вышло или, хуже того, после рукопашной. А то еще один раз всей ротой в воде стояли двое суток. Кусок в горло не лезет, а знаешь: не подкрепишься — пропадешь. Вот и приказываешь себе: съесть все без остатка, и никаких гвоздей!

— Товарищ старшина, а зачем в воде стояли? — допытываются парни. — Расскажите.

— Ну, дети, и не место, и не время вспоминать.

На лице старшины — смущение: получается, будто сам напрашивается порассказывать о былых баталиях.

— Просите, просите своего старшину, он расскажет!

Парни оборачиваются на голос. В дверях — Землянский. Никто не заметил, как вошел.

— Рота, встать! — звонко командует Тур.

— Сидите, ужинайте, — останавливает замполит. — А я бы, между прочим, тоже с удовольствием послушал. Воевать-то мне не довелось, мал был.

— Товарищ майор, неловко как-то получается, ведь это я только к слову сказал, — отговаривается Тур. — Да и полеты…

— На аэродроме как раз затишье, — не отступает Землянский. И парням: — Ну, что же вы? Видите, я не могу уговорить.

— Товарищ старшина! — дружно галдят ребята.

— Ну, что вам стоит, расскажите…

— Ладно, ладно, — хмурится папа Тур. — Что вы, ей-богу, как дети малые.

Землянский усаживается на скамью у края стола и всем видом показывает, что не уйдет отсюда, не послушав рассказ старшины.

Надо сказать, что старшина не любитель вспоминать о войне. Хоть и захватил он ее в последний год, а лиха, видать, хватил через край. Вспоминать об этом лихе — занятие малоприятное. Конечно, он понимает, что рассказывать молодежи о войне надо, но какой он говорок — двух слов связать не умеет.

— Ну, значит, это…

«Есть же люди, — думает папа Тур, — из которых слова рекой льются. Речи всякие держат, лекции читают на какую хошь тему. Иной, так полдня рот не затворяет, и даже хрипоты у него не случается. Талант! А тебя природа хоть каким бы завалящим талантишком наградила…»

— Ну, значит было мне в сорок пятом поменьше, чем вам сейчас — восемнадцать неполных годков. Наши уж тогда воевали не в пример фашисту — уверенно воевали и без промаху, сегодня на полгода вперед смотрели. А немец хоть и перестал давно в победу верить, но огрызался — куда там! Ну, а этот случай — в воде-то стояли — так получился. Был впереди нас Одер, а чтобы на него выйти, нашей роте надо деревеньку взять, потом высоткой завладеть. Одер уж за этой высоткой. Деревенька-то была с ладонь, как звать даже не помню. Но наших за нее много полегло. Так вот, скатились мы в низинку перед деревней, вышибли немца и его окопы заняли. Как он ни кидался на нас, чего только не делал, а вернуть окопы не может: крепко мы в них вцепились, потому как назад нам никак невозможно. Приказ получили: удержать любой ценой. И что ж он тогда делает…

Тур с чуть заметной хитринкой оглядывает солдат: ни за что, дескать, не догадаетесь, какую пакость выдумали фашисты.

— Поблизости пруд был какой-то захудалый. Так они прорыли в плотине канаву и воду прямехонько в наши окопы пустили. Чтоб, значит, утопить нас без хлопот. Вода прибывает и прибывает. Как бы, думаем, окопы не пришлось возвращать. Счастье наше, что уже тепло было, а то б… В общем, вода дошла по грудь и стала. Промашка вышла у немца: уровни сравнялись в окопах и пруду. Вот мы и простояли в этой воде два дня, ждали команды наступать. Да если б только стояли, а то ведь атаки отбивать надо… Я, товарищ майор, Киселеву-то и говорю, что не было у нас аппетита, да еще к сухому пайку. Измучились до крайности. Но понимали, что нельзя без еды — и ели. А то какое бы из нас наступление получилось?

— На Киселева ваш рассказ повлиял, — улыбается Землянский. — Ужин-то весь подмёл.

— Товарищ старшина, неужели нельзя было на сухое выбраться? — удивляется Шевцов.

— То-то и оно-то, что нельзя. Немцы ждут не дождутся, когда мы начнем вылазить. Чуть высунулся — получи пулю в лоб. А то начнут гранатами на длинных ручках закидывать. Далеко такие гранаты летят. Куда там вылазить, вода и так бордовая была.

— От крови?!

— От нее, от чего же еще. Но мы все ж ухитрялись. Ведь без перерыва двое суток никто бы, наверно, не выдержал — кожа размокает, как стиральная доска делается. Мы, значит, несколько досок над самой водой приладим и по очереди лежим на них, сохнем. Благо солнце было. Чуть подсох — снова в воду. Пуще всего, конечно, оружие и боеприпасы берегли от сырости.

— Наступать надо было, чего тянули? — не выдерживает Кеша, которому очень обидно, что такой почтенный человек, как папа Тур, вынужден был погибать в холодной кровавой воде из-за коварства фашистов.

— Ишь ты, Аника-воин! — усмехается старшина. — Обстановка, видишь ли, неподходящая была. На одну храбрость мы не понадеялись. Суворов как учил? Если к храбрости не прибавишь военное искусство, то никогда не победишь, а всегда бит будешь, хоть ты и храбрец. А мы своего часа дождались — получили приказ наступать. За эту деревеньку мы и ходили врукопашную. Только на сегодня, дети, хватит. Будет время, еще поговорим.