Артем Веселый - Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3

— Так они же ночевали у меня. А под утро нас и застукали. Все Гурда, чтоб ему кашей подавиться. Одного Романо́вского не то порешили, не то поранили. Другого живьем взяли. Не успел даже нагану из штанов вытащить. А я, как завидел неладное, схватил письмо, махнул в окно и давай бог ноги. Версты три бегом бег. Насилу отдышался.

— Что ж тебе Романо́вские говорили?

— Мне-то мало што. А вот промежду себя разговаривали.

— А ты помнишь, о чем они между собой говорили?

— Ну, да, помню. В другой уезд собирались. Говорили, что здесь набор плохо идет. Большевики да Гурда здорово мешают… Да, окромя всего, и налет подкузьмил.

Свистунов перебил:

— Ты говоришь, что ты из Среднина?

— Из него из самого.

— А где ты во время налета был?

— Я? В Стрижевскнх лесах. Охотился. К вечеру пришел.

— Что же мужики говорят?

— Не больно довольны твоими робятами.

— Гурда жив?

— Жив, подлец. Хорохорится.

— Чем же недовольны мужики?

— Говорят, коли злы на Гурду, так и разделывались бы с ним. А то наши здря пострадали.

— Кто же пострадал?

— Да так. Убили кое-кого.

— Много?

— Нет. Человек пять, не больше. Да я не больно все знаю. Сказываю, к вечеру пришел, не успел ни с кем и переговорить путем. А ночью — облава.

— Чем занимаешься?

— Охотничаю.

— Земля есть?

— Какая земля? Курицу выгнать некуда.

— Фамилия как?

— Андрюшка Сатана.

Свистунов вскинул голову и поглядел в упор.

— Это ты самый Сатана и есть? Как же! Романо́вские писали и так говорили. Что же раньше ко мне не приходил?

— Недосуг было. Да думаю, надо же кому-нибудь на селе быть да письма доставлять.

— Верно. Большевиков любишь?

— Како люблю! Вот они мне где, — и Сатана показал на затылок.

Свистунов засмеялся.

— Ничего. Мы им немало крови попортили.

Свистунов, молча, разглядывал Сатану. Вдруг он усомнился.

— Смотри, Сатана, если обманешь, — расстреляю. Ни одной минуты в живых не останешься.

— Зачем расстреливать? Мы и так на тот свет дорогу найдем.

Во время разговора Афонаська обогрелся и, сидя на пеньке в углу землянки, клевал носом. Сатана стоял, ухарски заломив заячью шапку на левое ухо, и все время сторожил сам себя, не сболтнул ли, часом, лишнего. Но все шло, как по маслу. И только когда Свистунов отпустил Сатану, он понял, чего стоило ему это первое испытание и чего это еще будет стоить.

Когда шли в другую землянку, где Свистунов велел поместить Сатану, Афонаська лениво расспрашивал его.

— К нам, што ль, пришел?

— А к кому же? Не к лешему.

— Что? Убег?

— Нет, на машине приехал.

— Чего путем не отвечаешь? Жалко, што ль? Самогон пьешь?

— Нет, нюхаю.

— Дурак.

— А мне сказывали, што тебя рябым зовут. Значит, наврали.

Афонаська раскрыл рот.

— Ты про кого же это?..

Но не кончил. Вошли в землянку, в которой Афонаська сразу лег на нары и заснул. В землянке было человек восемь. Четверо играли в карты, Один мешал что-то в горшке. Остальные лежали на нарах и курили. Так же, как и у Свистунова, в одном углу горела керосиновая лампочка. Над входом висел фонарь. Пахло онучами, по́том, махоркой и самогоном. На Сатану никто не обратил внимания. Он немного постоял, потом лег на край нар рядом с Афонаськой и вскоре захрапел.

Сатана сдержал слово. У бандитов — бандит: так же ругается, так же баклуши бьет. Только самогону не пил да раза два в неделю уходил не то на разведку, не то просто так. Уходил тайком, никому не сказывал. Так прожил недели две. А на третьей вдруг в бандитской берлоге стало тревожно. Ночью кто-то вырезал троих часовых и среди них рябого Афонаську. Кричали, галдели, а Свистунов хмурился и кидал исподлобья испытующие взгляды. Сатана тоже кричал и галдел. А когда дошла очередь до него итти в караул, он наотрез отказался один итти.

— Втроем пойду. Вдвоем — и то страшно. А один ни за какие мильоны. Что — мне жизнь не мила, што ли? Зарежут, как цыпленка, и ни пользы, ни толку не добьешься.

— Правильно, Андрюшка, верно, — орали бандиты. — В одиночку какой дурак пойдет! Убьют и спасибо не скажут. Втроем — все веселей. Да на троих-то не всякий и полезет.

Свистунов ходил, хмурился и всё приглядывался. Думал сначала на своих, ни до чего не додумался, — и рукой махнул. Только велел Ерофееву посылать в караул по-трое.

Не выдал лес тайны, как после попойки, когда Афонаська бахвалился, что во время налета на Среднино изнасиловал двух баб, кто-то затаил в себе желанье хватить его поленом по черепу до другого, удобного часу. А вместо этого стал издеваться.

— Ну, будто двух?

— Вот не сойти мне с этого места.

— Врешь, рябая рожа!

— Чего врать-то! Спроси кого угодно. Во-первых, за исполкомом которая живет, — ту, а потом и еще одну.

У спрашивающего забилось сердце. Подумал: «Ага, значит вот кто». Овладел собою и опять начал издеваться.

— Так я тебе и поверил.

— Не веришь? Хошь докажу? Не хошь? Ладно. Мне наплевать. А будешь задаваться, можно и в морду…

Через день Афонаська ушел в часовые, и в самую глухую темень с поляны, где стояли землянки, неслышно прокралась за овраг одинокая фигура. А потом долго и тихонько выступала шаг за шагом по знакомой тропинке, сжимая в руке охотничий нож и болтая в кармане штанов наганом. Это был Сатана.

Приметил в кустах человека. Сидит и курит. Подполз сзади, всадил нож в шею, — не пикнул. Засветил осторожно спичку: ошибся — не Афонаська. А впереди из кустов:

— Эй, ты, стерва, не дури с огнем, — заметят.

Пополз на голос. Но часовой в кустах услышал треск.

— Стой! Кто идет?

Тень встала.

— Это я, Сатана.

— Чего надо?

— Ерофеев послал посты проверять.

— А пароль какая?

— Эх, пароль-то я и забыл. Постой, на бумажке записано. Сейчас достану.

Пока для видимости лез в карман, равнодушно уронил:

— Афонаська рябой тоже дежурит?

— Дежурит.

— Где?

— На самой на опушке. Версты две будет.

— А куда итти?

— Держи на погорелое место. Там и найдешь его.

— Ладно.

Говорил с часовым, а сам обдумывал, как быть. Всё лишний свидетель. Скажет, что ночью видел. Часовой торопил Сатану.

— Ну, скоро ты там найдешь?

— Погоди, в махорке завалялась.

В это время бандит отвернулся спиной, и Сатана ударил его ножом снизу вверх так, как бывало вспарывал брюхо у убитого волка. Тот охнул и повалился. Сатана выдернул нож и резанул бандита по горлу.

Справившись с этим, пошел к Афонаське, которого сначала хватил попавшей под руку дубиной, а потом, оглушив, зарезал, как и первых двух. По дороге обратно вытер нож о нестаявший снег, зажег спичку и посмотрел, нет ли на себе крови. Руки тоже вымыл снегом. Вернулся, когда светало. Нож спрятал в дупле старой сосны, решив почистить его днем. Подходя к землянке, встретил Ерофеева.