Артем Веселый - Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3

Веселый век.
Не домики — дома,
И не река — взлохмаченное море.
Глупа, глупа моя старуха мать,
Что век со мной задумала поссорить.
И ты, сестра,
Из-за морей сестра,
Сбирающая крошки скупо.
Ах, скупы песнями и длинны вечера,
Бегущие за варкой супа.
И только ты,
Рыжеволосый брат,
Товарищ мой у взорванного моста;
Веселым вечером у рыжего костра
Твои постукивают под курганом кости.
Веселым вечером
Мигнул сестре.
Гудела ночь, звенели звезды.
Пылать и мне на рыжем на костре,
Взлететь и мне на раскаленный воздух.
Веселый век,
Высокие дела.
Ревут ветра — ветра не перестанут.
Спасибо, мать, за то, что родила
Меня таким сугубым арестантом.
За все привет:
За звонкое в стихах,
За смех, за грусть, за удаль века,
За все, за все, что создано в мирах.
Чтоб из меня не вышло «человека».

…И закружилась в мятежах
Россия огненного стона.
Всплеснули знойные знамена
У рокового рубежа.

И свист, и гул, и дождь колючий.
Шумит, идет, гремит гроза.
Мерцают впалые глаза,
Шинельные клубятся тучи…

Огонь и пепел от земли,
И дальше громкая погоня.
Лишь звон в новорожденном стоне,
Лишь эхо охает вдали…

А ветер, радостно-мятежный,
И там и тут, и там и тут,
Несется вольный и небрежный,
Кружа обломки на лету.

Кого-то сбил… Унес без спроса…
Вот свищет он в дверную щель;
«Учись, учись, жена матроса,
Качать земную колыбель…»

«Корми дитя и прячь в отрепья, —
Ведь твой соколик весь озяб»…
А на полях — октябрь, октябрь,
И листья — солнечные хлопья.

Не ругайте меня, не браните,
Что я вышел нутром неказист;
И как вы, замурован в граните,
Разливаю мятущийся свист.

Эх, шальная, грудная метелица,
Закружила в крови жернова.
Я теперь, как турбинная мельница,
Зерна жизни в «пыльцо» разжевал.

Дуй же, ветер, мне в пазуху влажный —
Я под парусом, мачтой пойду,
Чтоб под скрипом снастей перелаживать
В звуки песен лихую беду.

Знаю, жизнь моя омуту сродная.
Я ведь волк от гранитной межи, —
В мясоедные годы испробовал
Мясопустные дни пережить.

По темным улицам брожу один,
Они глядят на меня из витрин
И видят меня всего.
У них был сад, в саду был дом
С железной оградой, с высоким окном,
А теперь у них что? — Ничего…
И я начинаю смеяться вдруг,
Но тихо, чтоб не удвоить испуг,
Который у них в глазах.
Они вам платят за дом, где живут,
За то, что едят, за то, что пьют.
И даже за гвоздь в башмаках.

Они глядят на Кремль, что во тьму
Уперся, а звезды ближе к нему,
Чем к самым высоким домам,
Но им воспрещен вход в дворец.
Двери его стережет свинец,
Спрятанный по стволам!

В стране Советов открыт базар,
Они продают на нем свой товар,
Барышей отдавая часть.
Много у нас для них сторожей,
Много у нас в городах фонарей
Для тех, кто хочет украсть.

По темным улицам брожу один,
Они глядят на меня из витрин,
Я в ответ гляжу и смеюсь.
У них в саду был высокий дом,
А теперь он оброс травою и мхом,
А теперь он, как сердце их, пуст.
За чужим столом они пьют вино.
Глупые, разве может оно
Спасти от смертельных ран?..
Мир огромен и дышит впотьмах.
Раздувая обиды, развевая их прах,
Он опрокинет стакан.

Совсем поздно и совсем темно,
Я уже не гляжу в окно,
Где за столом враги.
Мир огромен, а в нем страна
Такая, как наша, только одна…
И я ускоряю шаги.

Сыну Тарасу исполнилось двадцать два года.
— Надо жениться, сынок ненаглядный. Скажи-ка,
С кем ты играл и в обнимку сидел до полночи?
Скажешь, — сегодня с кумою мы сядем под матку. —
Сын простоват был, по прозвищу «погреб некрытый»,
Вместо ответа молчал, как налитый водою.
— Ну, не ломайся. Водился с Аксюткой Михевой?
— Знамо, водился… всегда рядом с нею купался.
— Ладно, а с Дашкой, поди, куролесил не раз ты?
— Третьего дня по спине ее съездил лопатой.
— Вот хорошо… Не Аксютку, так Дашку подцепим.
Будет латрыжничать, время семьей заводиться.
Ну-ка, сперва загадаю, где выгорит дело:
Серп с молотком — значит сватать Михеву Аксютку. —
Пальцем большим он советский полтинник подбросил,
Звякнулся тот, покатился и решкой улегся.
— Ну, загадаем на Дашку — толстенная девка,
Жать и вязать за троих она справиться может.
Снова монета взлетела, и скоро под лавкой
Решкой, к досаде, свернулась у ножки дубовой.
— Мож, для гаданья советский полтинник негоден,
Нынче проверим… — Аксютка и Дашка смеялись:
— Как же пойти за тебя, комиссар лягушиный?
Так и остался Тарас неженатым в ту осень.