Николай Рыжих - Избранное

— Ну вот. Если на один из десяти крючков будет попадаться, и то уже пять — десять центнеров. Это если брать маломерную весеннюю треску, пятикилограммовую. Но ведь сейчас она пудовая?

— Сейчас она пудовая.

— И можно поймать на пятьсот крючков?

— Можно и на пятьсот.

— И таких переметов ставь хоть десять. Поставил их на буй — и жди. Тут тоннами пахнет…

А Джеламан с дедом, Казя Базя, да и Женька с Есениным хоть, может, само предприятие, эту вот затею с переметом до конца и не понимали, но поняли, куда дует ветер, уговаривали да успокаивали женщин. Бес же смеялся.

— Выскочим к острову с океанской стороны, бросим по удочке, — говорил Джеламан, — поймаем по рыбке… ну, пусть по две, если у кого будет желание…

— Командир, да зачем нам по две? — морщился Казя Базя. — Одну рыбину, на жарево…

— Великие артисты.

— Ну, а что ты хочешь? — согласился Маркович. — Рыбаки…

Трудная, конечно, рыбацкая доля. Но если Вовку Джеламана спросить, что бы он выбрал в жизни, он непременно ответит:

— Рыба.

Когда сейнер идет с тралением — только разметались, ваера еще не сбиты; когда нет зацепа и на палубе необработанной рыбы; когда сам снюрневод идет нормально — не надо двигать ручку телеграфа и вертеть рулевую баранку; когда само море тихое и синее, такое… что заставляет запеть человеческую душу — ну если не запеть, то еще как лирикой разродиться. Вовка усаживается возле рации и начинает:

— Кепа в море не пустили, замуроводился он, а идти надо. А я ж только после мореходки, с месяц как порыбалил, — восточники говорят «порыбачил», черноморцы и азовцы — «порыбалил», — тяму еще совсем нету… спрашиваю парней: «Ну шо?» — «Гони!» — говорят.

Вышел из Северо-Курильска, туманище — топор вешай. В общем, ни Алаида, ни Чертова Пальца не видел. По времени и курсу прикинул — на «огороде» нахожусь. Кричу парням: «Отдать буй!» Пошел… — Вовка поудобнее усаживается, в его серых глазах вспыхивают озорные огоньки. — Да, пошел. — Вовка, улыбаясь, покачивает головой. — В рот пароход! Подхожу к бую, а буя нет. Туда-сюда — нету буя.

— Как это? — удивляется кто-нибудь из парней.

— Нету, — разводит руками Вовка.

— Десять минут шарахаюсь, полчаса — нету.

— Да не может быть.

Слушатели в недоумении, такого ведь не может быть, не может буй пропасть, он не тонет, на то он и буй.

— Ладно, — продолжает Вовка. — Нету так нету. Стали выбирать за один ваер. Подходим к снюрневоду — мама родная! Балберы как блины, кухтыли в лепешку.

— А-а-а, — догадывается кто-нибудь, — на глубину зафинтили.

— На четыреста метров, — сообщает Вовка, подавшись вперед.

— Фью-и-ить!

— А вот на Явинской банке рыбалили. — Вовка начинает очередную историю, достает папиросы. Раскуривает несколько штук и сует в рот всем обступившим его, потому что руки у всех в мокрых резиновых перчатках заправлены под нарукавники, стянуты траловыми прядками. — А рыба там уже кончалась, поднимешь двадцать центнеров, девятнадцать выпускаешь, молодь. Ну шо это за рыбалка?

— Это чешуя, — вставляет кто-нибудь.

— Подался севернее, к Большерецку. Записи хорошие, но грунт — скала на скале.

— Без штанов с моря придешь.

— А записи, — хватается Вовка за голову, — ну вся лента черная. «Ну шо?» — спрашиваю парней. «Мечи», — говорят. Метнул я, и выбрали одни ваера.

— Да-а-а…

— Подходит ко мне чиф, — продолжает печально Вовка, — говорит: «Неужели на дне нету пятачка, чтоб невод положить?» — «Давай, говорю, поищем».

И стали мы пахать море. Из конца в конец. Чиф на руле, дед на телеграфах, парни на корме с вешками, я на эхолоте. Как наедем на скалу: «Пошел!» — моряки вешку за борт. За два дня все море обвеховали, на судне ни одного конца, ни одной доски и ни одной железяки не осталось.

— Ну, нашли чистое место?

— Нашли. Участочек эдак кабельтова в полтора, птичкой расположенный. Перекрестился я. — Вовка размашисто крестится, — и: «Пошел буй!» Стали выбирать — зацеп, — вздыхает Вовка, — туда-сюда — капитально скалу обметали.

— Значит, плохо пахали.

— А может, эхолот барахлил.

— В том-то и дело, что все нормально. После того как выбрали снюрневод, он, конечно, в клочья, я еще раз пять прописал эту «птичку»; грунт как стол.

— Ерунда какая-то.

— Течение, — сообщает Вовка. — Мы же, тумгутумы, течение-то не учли.

— Ну и как же вы? Бросили затею?

— Ни-ни. — Вовка сводит брови и колышет головой. — Стали определять течение. Привязались к бую и клепку кидали. Курс замечал я по компасу, время — по секундомеру. А сколько идет ваер, известно. В общем, когда подшаманили снюрневод, вышел я опять на эту «птичку», и: «Пошел буй!»

— Опять промазали?

— Под жвак! — расширяет глаза Вовка. — Шестнадцать кутцов. Мы не знали, куда ее девать!

Слушатели замолкают, ошарашенные таким уловом…

— Когда снюрневод всплывал, — продолжает Вовка, — у нас шапки зашевелились. Всплывает и всплывает, эдакая груша с дом, и вода с нее фр-фр-фр… за неделю квартальный!

Забавен Вовка и на мостике, когда рыбу ищет. Особенно треску. Треска — рыба быстрая, ходит косяками. Согнется Вовка над эхолотом и легонько перекладывает рулевое колесо, время от времени поглядывает на компас, мурлычет что-нибудь себе под нос, пританцовывает одной ногой. Но вот на ленте показалась запись, Вовка подпрыгивает, отбивает бешеную чечетку и хватает что под руки попадается: веху так веху, куртку чью-нибудь так куртку, а если нечего схватить и кинуть на запись, то собственную шапку. Затем врубает полный ход и, судорожно вертя рулевую баранку, начинает гонять косяк по морю, определяя да прикидывая скорость и направление его. А подрассчитает да прицелится — вся команда как курки на своих местах, — размашисто перекрестился, и: «Пошел буй!»

А когда рыба на палубе, извиваясь, переливается и так это… ну, трепещется, родненькая, — соскочит со своей вышки, схватит багорок или зюзьку:

— Давай, парни, давай!

По утрам команда почти всегда обижается на него. Солнышко еще и не думало вставать, а в июне, например, оно встает в три, Вовкин знаменитый будильник — красный, без задней стенки, за которым Гриша-механик всю путину охотился, никак за борт не мог выкинуть, — уже гремит.

— Подъем, братцы!

— Да там же темно, — доносится из-под одеяла.

— С ума сошел, — из-под другого.

— Замучил, волосан…

— Не хотите вставать? — вспыхнет Вовка. — Не хотите?

— Темно.

— Пока машина греется, пока ваер берем, пока косяк найду…

— Никогда в море с ним не пойду.

— А что я, для себя стараюсь? Для себя? Не хотите — и черт с вами! — И он, уже одетый, срывает с себя шубу, сапоги и под одеяло. И шторку задернет.