Виктор Андреев - Молодой Ленинград ’77

— Фрайер! — ответил презрительно Сашка и, сделав стойку перед самым носом Клюквы, отряхнул брюки и добавил: — Так-то!

— Кто фрайер? — оторопело переспросил Клюква, отскочивший к ребятам.

— Это значит — задавала! — поняла по-своему Шурка и, схватив Сашку за руку, смеясь, потащила к яхтам.

Сашка слышал, как над Вовкой потешалась его же команда.

Шуркина команда состояла сплошь из девчонок, и они с радостью приняли в свой состав человека в морских брюках и мичманке.

Сашка правил парусом, Шурка сидела у руля и покрикивала: «Больше крен давай, больше крен давай!» Девчонки ошалело галдели — их яхта обгоняла мальчишескую.

О, как Вовка Клюква ревновал Шурку к Сашке! Он же не ревновал ее ни к кому. Любовь к Шурке — крепче морского узла — придет позже, к последнему рейсу…

Вечером Шурка провожала Сашку в Ленинград.

Она не грустила у причала и не махала белым платком, она помогла Сашке убрать сходню, отдать швартовые и, крикнув на прощанье: «Попутного ветра, Сашка!», убежала с пристани.

В конце августа Сашка лежал на арбузах. Не совсем на арбузах. Он на них бросил маленький трап. Дядя Вася кинул своему питомцу с буксира на баржу булку. Сашка уплетал ее вместе с куском сочного арбуза, читая роман «Два капитана». Колька Краснопер по-прежнему обновлял Сашкину «библиотеку».

Ах, эта булка!

Вчера в Ленинграде дядя Вася послал Сашку в булочную.

Отломив от батона поджаристую горбушку и впившись в нее зубами, Сашка выскочил на улицу. И столкнулся лицом к лицу с Силантьевым. Сашка быстро нагнулся над ботинком, делая вид, будто завязывает шнурок.

— Смирнов! — потряс директор его за плечо.

— Александр Миронович! — Сашка изобразил беспредельную радость. — Я хотел зайти…

— Где живешь? — сурово спросил Силантьев, перекатывая желваки на скулах.

— Я… я… у дяди Васи.

— У какого еще дяди Васи? А ну, пошли!

— Он… он механик! — упирался Сашка. — А в ремеслуху не хочу, вот!

Дядя Вася Силантьеву понравился. Они выставили Сашку из кубрика «погулять», сели друг против друга и, поглядывая в иллюминатор на тихие воды Невы, разговорились.

— Мда-а, — сказал Силантьев, постукивая пальцами по столику.

— Мда-а, — повторил дядя Вася.

— В музыкальное заведение надо устраивать.

— Не пойдет.

— Почему?

— Знаете, где находится Сингапур?

— Нет. То есть…

— А он знает. И Лос-Анжелос, и Мадагаскар… То-то!

— Он ведь поет, у него голос.

— Петь все умеют. Хотите, я затяну?

— Шутите.

— А чего шутить-то, вот:

пробасил дядя Вася.

Силантьев засмеялся, механик поскреб затылок, явно вспоминая, что же еще пел ему Сашка, потом спохватился:

— Танго слыхали?

— Да уж слыхал… Ну, хорошо, значит, послезавтра приедете?

— Придем, — поправил дядя Вася.

— Ну, придете, — рассматривая Сашкины карты и книги, задумчиво обронил директор ремесленного училища. — А я постараюсь поговорить кое с кем. В мореходку так в мореходку! — вдруг решительно сказал он.

— Сашок! — крикнул механик, выходя за Силантьевым из кубрика, — Куда-то запропастился…

— Ладно, пусть бегает, — снисходительно ответил Силантьев, спускаясь по сходне.

Сашка, спрятавшись на корме за лебедкой, провожал подозрительным взглядом близких ему людей.

В Кронштадте Сашка встретился с Шуркой в Петровском парке. Штиль был на море и на душе у ребят. Они, покачиваясь на чугунных цепях-качелях, впервые после войны ели мороженое, потом ходили к мысу, и Сашка на пирсе показывал Шурке, как надо бить вальс-чечетку, разные колена под разные частушки, вроде: «Шел трамвай тридцатый номер, на площадке кто-то помер, за нос тянут мертвеца, лан-ца, дрип-ца, оп-ца-ца!», и при этом помахивал рукой над ботинками.

— Яблочко, — говорил серьезно Сашка, — отживает… моряк должен петь и плясать и в карты играть…

Шурка рыдала от смеха.

— Ты пойми, за границей, куда ни глянь, — казино! — продолжал Сашка. — И вдруг тебе надо идти в казино, а там одни шулера и шпионы… и ты все замечаешь, чтобы на их удочку не клюнуть! А если бы мы везли… — От большой любви к Шурке он нес вздор, но не мог остановиться — Сашка плыл под парусами своей фантазии…

С Сашкой Шурка неделю не целовалась, и к вечеру она уже льнула к Сашке и тянула его к своему дому во двор на скамейку под чахлые кусты сирени. Ей хотелось целоваться.

И Шуркино желание исполнилось бы, не появись из-за кустов Вовка Клюква и двое его дружков.

— Ну что? — процедил Вовка, сняв со своих брюк флотский ремень. — Долго будем травить баланду?

— Вы что, с ума сошли! — вскочила Шурка, вздернув по-мальчишески рукава.

— Одну минуточку, — поднялся Сашка и, крикнув Шурке «беги», схватил Вовку за пояс брюк и так рванул на себя, подставив ему подножку, что пуговицы отлетели в стороны, брюки сползли к земле. Сашка на деле испытал морской прием дяди Васи. Пока Клюква возился с брюками, Сашка подмял под себя одного из его дружков, Шурка вцепилась во второго.

— Ма-а-мка-а, ма-а-мка! — кричала Шурка просто так, для порядка, и что есть силы выколачивала на спине Вовкиного дружка барабанную дробь.

— Шурка, где ты? — выскочила из парадной мать. — Ах вы негодные! — увидев потасовку, кинулась она к ребятам.

За ней выбежала мать Клюквы.

Вовка, придерживая штаны, улепетывал с дружками на улицу.

— Послушайте, ваш сын проходу не дает моей дочке! — возмутилась Шуркина мать, подходя к Вовкиной.

— Нужна ему твоя косолапая! — отрезала та, грузным телом опираясь на кочергу.

— Так чего пристает? — сказала Шуркина мать и велела дочке идти домой.

— Мам, а он можно к нам пойдет? — взглянула Шурка на потупившегося Сашку.

— Еще не легче, а это кто такой?

— Да Сашка, он до войны над нами жил. Помнишь Смирновых?

— Как не помнить, все в окно орал: «Лейся песня на просторе…» Вырос, вырос! — потрепала Шуркина мать Сашку по плечу. — Ну, иди.

— Он, мам, на буксире плавает, в мореходку поступает, в Сингапур поедет, отдадим ему папкин бинокль, он, он…

— Когда уходите? — перебила мать.

— В восемь ноль-ноль.

— Тогда давайте пить чай — ив кровать! Постели ему в отцовской комнате. Давно к нам мужчины не заходили, — пошутила Шуркина мать уже в коридоре.

А в это время дядя Вася пыхтел трубкой и ходил взад-вперед по пирсу. «Стремительный» мерно покачивался на приколе.

Дядя Вася плюнул в сердцах и пошел искать Сашку.

Вместо Сашки он встретил довоенного друга, с которым когда-то работал на пассажирском пароходе «Чапаев». Они зашли в ресторан. Механик спускал деньги и стеклянными глазами смотрел в свое «завтра». Оно предвещало ему низкий уровень жизни и высокий слог капитанской пословицы: «Жри, но не до зари!»