Виктор Андреев - Молодой Ленинград ’77

Разведчиков было пятеро. Шли четвертый день. Позади осталась добрая сотня километров. По болотам и оврагам. Между кустами и деревьями. Мимо деревень, до отказа набитых вражескими солдатами. Мимо вымерших хуторов. Около фашистских батарей и аэродромов. Вдоль дорог, по которым катились танки со зловещими крестами на броне.

Шли и все замечали. Схватывали цепкой памятью. Наносили условными знаками на карту. А по ночам, затаившись в глухом месте, посылали в эфир зашифрованные сигналы. Затем исчезали, как тени. И знали: их работа не пропадет даром.

Вчера к концу дня достигли крайней точки намеченного маршрута. Заночевали в лесу.

Утром командир взвода сказал:

— Ложимся на обратный курс.

Что ни говори — морпехота. Морская терминология бытовала у них даже на суше.

Разведчики склонились над картой и еще раз мысленно представили, где пройдет их путь. Лес. Ложбина, поросшая кустарником. Брод через тихую речушку. Большой луг. Опять лес. Склон уступа. А там — линия фронта, свои.

— Махнем через речку — считай, уже дома, — сказал Хромов и подмигнул Федору.

Иван был врожденным оптимистом. Все у него получалось легко и быстро. И, между прочим, не только на словах. Перейдет передний край в любом месте. Ужом проползет. Вода на пути — можно вброд, а можно и вплавь. «Языка» взять — пожалуйста. И за два с лишним года войны всего одна царапина. Осколком мины по бедру чиркнуло. Зажило через месяц.

Но не всем так везло.

— У тебя всегда раз-два — и готово, — усмехнулся старшина второй статьи Восков, — скорый больно. После речки, считай, еще километр на брюхе ползти. А вдоль опушки дорога проходит.

Восков был командиром отделения, ближайшим помощником Бугрова. Имел два ранения. Говорил отрывисто и властно. В споре хмурился, глядел исподлобья. Действия предпочитал обдуманные и осторожные.

— Будто мы никогда не ползали, — не то обиделся, не то удивился Хромов. — Все пузо в мозолях.

Старшина промолчал. Только брови еще плотнее сомкнул над переносицей.

— На дороге патрули могут быть, — сказал Федор.

Иван покосился на него. Резанул взглядом: «Патрулей боишься?»

Лейтенант поднялся. Поправил маскхалат. Осмотрел бойцов. Подал знак стоявшему в дозоре Батурову: «Присоединяйся». Потом повернулся к Хромову:

— Дело говорят ребята. Проскочить через дорогу нелегко. И вообще: держи ушки на макушке. Ликовать дома будем. А пока не сидеть на крылечке, быстро к речке.

У Бугрова по каждому поводу поговорка. А то и две. «Доходит быстрее любой телеграммы», — пояснял он. Среди бойцов ходили разговоры, что раньше комвзвода преподавал литературу в одной из ленинградских школ и чуть не стал писателем. А явившись по мобилизации в первый день войны, попросился в разведку, хотя никогда никакого отношения к этому делу не имел.

Как всегда, дорога домой оказалась значительно короче — шли почти по прямой. За сутки преодолели добрую половину обратного пути. И вот теперь, на исходе дня, вышли к реке.

По сигналу лейтенанта бойцы остановились.

— Осмотримся, — прошептал Бугров.

Замаскировались у склона в тени прибрежных кустов.

Место было знакомое. Разведчикам приходилось бывать тут и раньше.

— Разрешите проверить брод, — обратился к лейтенанту Власов.

Бугров понимающе кивнул. Ясно, надо проверить, нет ли поблизости врага. Брод — место открытое. Заметят — не возрадуешься.

— Действуй, — лейтенант тронул Власова за плечо. — Только осторожно.

Федор бесшумно спустился к реке. Дело привычное. Таясь на каждом шагу, нужно пройти вдоль берега и убедиться, что здесь нет вражеской засады. Вообще нет ни одной живой души.

Вернулся он быстро. Тяжело дышал, но лицо было спокойное. И голос, когда докладывал, звучал твердо:

— Все в порядке. Путь свободен. Вокруг тихо.

Странное чувство испытывает разведчик, когда «вокруг тихо». С одной стороны, опасаться вроде нечего. С другой — кто же не знает! — тишина на войне обманчива. Особенно в тылу врага, где опасность может появиться в любую минуту. Наверное, поэтому ни вздохов облегчения, ни ослабления тревожной напряженности слова Власова не вызвали. Даже несмотря на то, что он при докладе непроизвольно улыбнулся. Будто радовался тому, о чем говорил.

Все ждали, что скажет командир взвода.

Бугров немного подумал, потеребил бородку. Исподлобья еще раз посмотрел в сторону дальнего леска, что темнел за лугом на той стороне реки. Перевел взгляд на бойцов.

— До наступления темноты надо успеть туда, — голос его звучал, как всегда, тихо, но властно. — Пошли. Власов впереди. Восков и Батуров со мной. Хромов замыкающим. Смотреть в оба.

Приминая сапогами жухлую траву, пробираясь между кустами и деревьями, разведчики устремились вниз по склону.

Речка была неширокая и извилистая, с крутыми, но невысокими берегами. Текла она медленно, спокойно, словно подчеркивая свою непричастность ко всему происходящему вокруг.

Федор первым подошел к берегу. Из-под ног выпрыгнула лягушка. Она плюхнулась в воду и исчезла в глубине, оставив на поверхности разбегающиеся кружки волн.

Федор вздрогнул, затаился за кустом, опасливо осмотрелся.

— Ишь, чертяка, — буркнул он себе под нос, — нашла время забавляться.

Тревога оказалась напрасной, и Федор двинулся дальше. Быстро пробежал под обрывом до того места, где был брод.

Здесь течение убыстрялось. Поток журчал, переливаясь через гряду мелководья.

Федор шагнул в воду. Почувствовал под сапогом песок. Легкий холодок обдал икры ног. Выбравшись на другой берег и преодолев густые заросли ивняка, оказался у большого луга, покрытого высокой травой. Остановился. Точно, дальше начиналась неглубокая ложбина, по которой можно было ползком и перебежками добраться до темнеющего метрах в шестистах леса.

Теперь следовало подождать остальных. Снова осмотревшись, Федор, подражая крику чибиса, подал условный сигнал.

— Как обстановка? — Бугров появился рядом с Власовым незаметно и бесшумно, как из-под земли вырос. — Порядок?

— Впереди спокойно. Только трава сырая, ползти будет неудобно.

— Ничего, нам не привыкать. — Лейтенант обернулся: — Все подтянулись?

— Все, — подтвердил Восков.

— Тогда вперед!

— Есть вперед!

Власов нырнул в траву первым. Он привык находиться впереди. Сколько раз он первым бросался на врага. Врывался на фашистские позиции. Форсировал минные поля. Пролезал под колючую проволоку. И не было в этом для него ничего особенного. Сейчас надо было преодолеть нескошенный луг.

Ползти было тяжело. Густая высокая осока, прогретая летним солнцем и политая осенними дождями, сопрела и местами полегла. Она цеплялась за сапоги, за автомат. Колючие стебли хлестали лицо. То и дело попадались крупные кочки, которые приходилось огибать, извиваясь и лавируя между ними.