Виктор Андреев - Молодой Ленинград ’77

Утром Сашка с Шуркой взбежали на пирс.

Раздевшись догола, дядя Вася, отфыркиваясь, плавал за кормой. Увидев ребят, да еще с какой-то женщиной, механик нырнул в воду.

— Дядя Вася! Дядя Вася! — искал его по буксиру Сашка.

— Тише! Чего тебе? — прошептал механик, выглядывая из-за борта буксира.

— У меня бинокль есть, — приглушенно похвастался Сашка. — Шуркина мамка пришла, поговорить хочет.

— Иди, сейчас оденусь.

Механик, поспешно натянув брюки и тельняшку, решительной, трезвой походкой миновал сходню.

— Здравствуйте! Ольга Алексеевна, — подала ему руку Шуркина мать.

— Василий Петрович.

— Моя дочь.

— Знаю.

— Она в мореходку хочет поступать, а у нас только военная на Флотской… как вы думаете?

— Добре, чего думать-то! У нас блат, правда, Сашка? С Александром Мироновичем потолкуем…

— А возьмут?

— Надо прийти заякориться… — продолжал дядя Вася.

— Бери, бери! — увидев на пирсе женщину, да еще приятную лицом, крикнул с мостика капитан.

Сашка с Шуркой под возгласы «Ур-р-а-а!» бросились на буксир. Дядя Вася осторожно по сходне провел Ольгу Алексеевну и познакомил с капитаном.

— Понимаете, — говорила, как бы оправдываясь за столь нелепое посещение, Шуркина мать, — я-то знаю, что не возьмут, но они дружат с детства, она в яхт-клубе занимается. В общем, «моряк — с печки бряк!» — смущенно улыбнулась Ольга Алексеевна.

«Стремительный» пыхтел, но упорно набирал скорость на Ленинград.

Сашка, Шурка и ее мать, передавая по очереди друг другу бинокль, смотрели вперед на город.

Дядя Вася как-то боком встал рядом с Сашкой и спросил его шепотом:

— А где у Шурки отец?

— Погиб в сорок первом, когда наши уходили из-под Таллина…

— Та-а-ак, значит, это ее мать?

— Ее.

— Пригожая.

— Что?

— Тише ты! Я говорю, мать — это хорошо.

За «Стремительным» тянулась порожняком цепь барж. Солнечные лучи лоснились на ярко-зеленых волнах залива. Безмолвные грудастые чайки то взмывали вверх, то плавно опускались над караваном. В сизой дымке расплывчатым полукружием виднелся Ленинград.

А Сашка, как всегда, мечтал: как поступит в мореходное училище, выучится на капитана и поедет в Индию посмотреть на багдадского вора. Почему-то он не представлял без него эту страну. Себя же воображал за штурвалом в капитанской фуражке на белопарусной шхуне, подплывающей к Сингапуру по синим волнам океана под ослепительным солнцем. А рядом с ним будет стоять Шурка, как в песне: «На ней красивый шелк, на нем костюм матроса, он замер перед ней с протянутой рукой…» И еще хотелось Сашке, чтобы Ольга Алексеевна дружила с Силантьевым и они тоже стояли бы на мостике (он возьмет их с собой), а дядя Вася был бы на шхуне механиком. А какие он в Сингапуре купит всем подарки? Он стал мучительно думать и придумал: Кольке Красноперу он купит маленькую живую обезьянку. «Да, дяде Васе можно подарить большую бутылку рома, — спохватился Сашка, — а что остальным?..»

У штурвала молодцеватый капитан то и дело одергивал новенький китель и, притрагиваясь к тонким усикам, пронзительно смотрел на Шуркину мать, а она, улыбаясь, о чем-то говорила с дядей Васей, обняв за плечи Шурку и Сашку.

В рубке по приказу капитана кто-то накручивал патефон и ставил одну и ту же обшарпанную пластинку: «Чайка смело пролетела над седой волной…»

Лес был такой нарядный и величественный, что хотелось всему миру поведать о радости общения с ним.

Но разведчику надо идти бесшумно, стараясь ничем не выдать своего присутствия, не поломать ветку, не зашуршать травой. Идти осторожно, сохраняя каждый кустик. Не оставляя следов. Будто тебя здесь и не было.

Федор усмехнулся. Странно — пройти бесследно. Словно ты не человек, а бабкин святой дух. Даже вон пичужка несмышленая, прыгающая по сучкам, и то радуется своему нехитрому житью.

— Эй, друже, не лови ворон, споткнешься. — Федор почувствовал легкий толчок в спину.

Он обернулся. Увидел бугристое, ехидно осклабившееся лицо Ивана. Ответил без обиды:

— Не шуми. Это я так. Вспомнилось.

Поправил на плече ремень автомата, надвинул на лоб пилотку.

— Поди опять о Зине своей взгрустнул? — Глаза Ивана прищурились.

— И о ней тоже, — нехотя подтвердил Федор.

Ему было неприятно. Неожиданное вторжение в душевные тайны всегда неприятно. Мог бы и помолчать Иван беспокойный. Но Иван не унимался.

— Зря только себя растравляешь, — уже примирительно добавил он. — Не ко времени. Вот доберемся до дому, там помечтаем.

Федор понял правильно: дом — это всего-навсего землянка. Их родная, обжитая, прокуренная фронтовая землянка.

— Отставить разговоры! — послышался хриплый голос лейтенанта Бугрова.

Бойцы могли услышать этот голос даже во сне. А сердитое выражение окаймленного светлой бородкой лица лейтенанта понимали без слов. Иван и Федор смолкли. Прибавили шагу. С усиленным вниманием стали всматриваться в окружавшую их лесную чащу.