Людмила Репина - Был смирный день

Был март. Это такая пора в деревне, когда все под снегом, а в лесу уже поет какая-то летняя птаха.

На свежеприсыпанный снег, что ложится поверх задубелого наста, хозяйки расстилают половики, холсты и пожелтевшее белье. Под мартовским солнцем намокшее от наста белье выгорает до снежной белизны, затем отпаривается в горшках в печи в смеси снега и золы, выполаскивается в речной проруби и вывешивается сохнуть, вернее, мерзнуть. Развешивают по всему огороду на кряжистых сучьях яблонь и покрытых сизым налетом ветвях слив. Оставляют на ночь, белье смерзается, становится жестким и хрустящим. Его утречком можно поставить на сугроб, и оно будет стоять, согнувшись пополам. Днем на солнце оттает и выветрится, за ночь опять вымерзнет. Так много раз. Наконец, полувлажное попадает оно под тяжелый утюг с красными угольями внутри. Выбеленное, посвежевшее, пахнет полотно ветрами последних вьюг, антоновскими яблоками, дождями ранними.

Веснами люди обновляют жилье, а часто и строят новое. Есть в этом что-то от птиц, которым инстинкт велит: вей красивое, новое гнездо. И человек стремится начать новую, лучшую жизнь. Или хоть что-то переиначить в старой.

Весенние людские заботы в деревне не только о себе, но и о тех, с кем живут под одной крышей, — о домашних животных.

О найме пастуха говорят всю зиму, мудруют, судят да рядят.

Потому пастух — отец родной всей скотине на полгода, считай. Должен он быть свой, надежный, знающий. А если нет из своих подходящего, присматривают из пришлых, из другой деревни, а то и города. Тут уж без человека, что поручится за новичка, не подступись.

Как только начнут притаивать лежалые снега, обнажаться проталины, и по утрам, глянув в запотевшее от жаркой печи оконце, хозяйка без накидки, в одной кофте, выбежит с ухватом посшибать гирлянды сосулей, — домашнюю живность выпускают из хлевов поразмяться на заулке.

В марте, на Евдокию, когда говорят: если курочка напьется, а овечка наестся, то весна будет дружной, а лето теплым, и назначают день найма пастуха.

У большого дома сойдется деревня на наймы-выборы. Которым хозяевам недосуг, поглядывают из окон, подсылают детишек разузнать, сколь пшеницы запрашивает пастух с одной коровы либо с десятка овец, сколь деньгами хочет.

Если пастух пришлый, не только питаться, но и жить будет, переходя из дома в дом, дни считая по наличию скотины во дворе.

В одну из весен пришел наниматься рыжий парень из-за реки. Держал себя скромно. И плату запросил небольшую. Как ни бились дотошные, желая вызнать: почему, мол, решил к ним наниматься, — молчал. И поручителя у него не было. Но, поскольку на прежнего пастуха положиться было невмоготу, рискнули нанять этого. Поговорили да попереговаривались. И сладились.

В теплый майский день, шестого числа, на егорьев день, в деревне праздник. Первый выгон! Корову, почищенную, похудевшую за зиму, ведут на шарфе или цветной тесьме. Застоявшиеся козы Муськи, коровы Зорьки и просто овцы выхлестываются Из дворов и сгоняются в нижний конец деревни под пригорок. Скотина упирается, не понимая, куда ее ведут из стойла.

Выгоняют не так чтобы рано, как каждодневно потом, но непременно по серебряной росе, и ненадолго — на полдня.

Из крайнего дома у прогона выносят стол и табурет. Здесь сядет пастух принимать дары. Поднесут ему яйца вареные и сырые, творог, сметану, пироги, молоко, сало и закомуристо выпеченный хлеб. Кто поднесет и бражки. Но чаще обходятся без нее, скотина пьяных не терпит.

Коровы и остальная мелкая животина поначалу ни на шаг не отходят от хозяев, но, увлекшись свежей травкой, защиплются и разбредаются по бурьянам, чапыжам и репейникам.

Вдовы и молодайки побойчее берут пастуха-именинника под резвы рученьки, бревнышком кладут на пригорочек и катят вниз по серебряной росе, почуял чтобы свежесть росистого луга, выгонял пораньше да почувствовал еще, что хозяйки народ бедовый, не будет в ладу с их скотинушкой, так быстро обкатают, положат на лопатки. Все, конечно, со смехом да с шутками-прибаутками. И пастуху в этот день привольно. Катят его сразу несколько женских ласковых рук, тут уж будь не промах, обнимай, которая понравится. Завизжит баба тогда, да удирать, да вырываться. Веселый это праздник — первый выгон!

Вот и пришло время Егору два дня жить в доме у Анюси. Пришел Анюсин черед принимать пастуха.

Деревня взрослая вся на покосе, пора эта жаркая. Мать прислала Анюсе с реки корзину с рыбой и грибами на лапшу, с посыльным передала, что бригадир не отпускает, косят день и ночь, вёдро нельзя упустить, похолодание, чу, ожидается, — хотят успеть скосить и застоговать, — июнь всегда норовистый, часто бывает с заморозками. Пастуха надо накормить, не осрамиться перед народом.

Помнится Анюсе первый выгон. Поодаль стояла она от пастушка, смотрела на него, солнце слепило глаза, а ей казалось, что жар и лучи его исходили от Егора.

Поздоровались. Она тихо спросила, где он хочет откушать: на кухне ли, в горенке ли, или в боковушке?

В Анюсиной боковушке светло, чисто. Некрашеный пол, пахнущий прошпаренным можжевельным лапником, застлан выбеленным на весеннем насте холстом. Круглый столик под ажурной скатеркой в простенке под зеркалом. В углу на комоде такие же вязанные крючком салфетки.

Пот катился у Егора между лопаток, и он почувствовал крепкий запах своего уставшего тела. Захотелось выкупаться в холодной воде и явиться во всем чистом, белом.

Подала она яишню пышную на молоке, поставила блюдо винегрета, кринку топленого молока с пенками, жаренного на сковороде сома и сочную ватрушку. Спросила, любит ли пирог с зеленым луком.

Сама села на скамеечке у окошка, пододвинула корзинку с разноцветными клубками, развернула бумажку — в ней был новый вязальный крючок. Стала вязать что-то быстро-быстро. Не поднимая глаз, слышала, что пастух не ест, стесняется.

Егор сидел прямо, опустив глаза вниз, дышать старался тихо, медленно, не решался глянуть в сторону Анюси, но по шороху ниток, ровному скрипу крючка явно представлял легкие руки, склоненную голову над кружевом. Он глянул на нее в зеркало, встретились их взгляды, крючок выпал из рук. Взгляды разбежались. Она свернула вязанье и вышла.

На крыльце ополоснула стеклянный графин, и так прозрачно-чистый, спустилась в погреб, зачерпнула половником из бочонка кваса, очень стараясь не залить бока посудины.

Еда была почти не тронута. Пастух сидел так же, опустив глаза. Ледяной графин кваса, принесенный в избу, вспотел мгновенно.