Григорий Терещенко - Медсанбат

— Какая же у нас, черт побери, охрана!

— Охрана-то была, по почти каждый в эту ночь наведывался к своей машине.

Шевченко тоже, после некоторых раздумий, пришел к выводу: это вредительство! Значит, в медсанбате затеялся враг. И он уже начал действовать. Надо во что бы то ни стало его обнаружить. Иначе — беда!

Ридом послышался скрип снега. Шли комиссар батальона капитан Криничко и уполномоченный старший лейтенант Рахимов. Рахимов был на голову выше комиссара. Они решили проверить готовность машин.

— Ну, как дела, лейтенант? — спросил капитан Криничко.

— Хуже некуда! — ответил Шевченко.

— Как?! Перед самым наступлением!

— Ночью три трамблера с машин кто-то снял. И две не заводятся.

— У тебя что, охраны не было?!

— Была.

Рахимов слушал обоих и молчал.

— Значит, перед самым боем три машины выведены из строя? Или пять? А может, больше? Ой, смотри, Шевченко, с огнем играешь! Ты понимаешь, что это значит?!

— Трамблеры у нас есть запасные. Эти автомашины в рейс выйдут. Надеюсь, и те две заведем.

— Шума об этом особенно не поднимайте. Мол, уворовали, и все. Дайте мне список, кто дежурил ночью. — Отойдя, Рахимов тихо добавил: — Ты присмотрись к Судакову и Куваеву. Да не только к ним, к каждому присматривайтесь. И никому об этом ни слова. Это счастье твое, что машины выйдут в рейс. Понял?

— Ясно! — ответил Шевченко.

У машины Фирсанова возились Фролов и Куваев. Фролов снял с трамблера текстолитовую крышку и монетой зачищал молоточки.

— Видите, товарищ лейтенант, чесноковый трамблер. Контакты окислились.

— Первый раз слышу.

— Чесноком кто-то натер молоточки — вот и окислились. Был у нас такой хлюст на автобазе, как в дальний рейс - так машина не заводится. Пока не разоблачили.

«Может, Фирсанов сделал это специально, чтобы не ехать на передовую? Испугался? — рассуждал лейтенант.- Или кто-то другой постарался? А кто снял трамблеры? Судаков? Он отбывал наказание в заключении. Куваев? У него в биографии вроде все гладко. Да, от Куваева будет зависеть многое, он же у нас механик».

До этого Шевченко верил своим бойцам. А теперь? Он ощутил горькую досаду. Ни с кем не хотелось говорить. И вдруг он поймал себя на мысли, что взвод готов выполнить любую задачу. Разве он не видел лиц своих бойцов, когда сообщал о боевой задаче? В них была решимость выполнить любое задание. Нельзя же подозревать в каждом предателя.

Небо сразу вдруг разорвалось, лес вздрогнул, охнул.

Из леса стремительно вырвались длинные росчерки, оставляя за собой шлейфы розового огня. Это заговорили «катюши». Их голос был сигналом для выхода санитарных машин.

Уже в машине Шевченко слышал снарядные разрывы, глухие, как могучие вздохи; стрельбу пулеметов и автоматов.

Машины одна за другой выезжали из усадьбы МТС и шли туда, где разгорался бой.

Ямуга горела. В церкви со снесенной колокольней расположился медпункт полка. Автомашины встретил военврач третьего ранга с негодованием:

— Почему так поздно прибыли? Это что, всего четыре машины?! Тут надо, по крайней мере, десяток. Видите, что творится!

— Спокойнее, — оборвал его Шевченко. — Когда приказано, тогда и прибыли. Не хватало шум поднять до начала наступления. Понимать надо! Да и ехали не по асфальту. Дорогу снег порядком присыпал...

Выносили раненых.

— Ямугу берем! — с гордостью говорил сержант. — Потом на Клин, а там Калинин... Эх, кабы пушек, да танков, да самолетов побольше!

— Отрежут мне ногу?! — испуганно спрашивал лейтенант.

— Вы еще с этой ногой до самого Берлина дойдете!

Раненых уже собралось много.

— Хотя бы печку какую приспособили! — жаловались они, — Тут задубеешь!

— Потерпите, медсанбат совсем рядом.

Наталья Трикоз командовала здесь всеми. Она была резкая, властная: раненые даже вздрагивали от ее голоса и старались исполнять все команды.

— Эй, давай потеснимся!

— А вы не командуйте!

Погрузили тяжелораненого капитана. Его положили в центре кузова на солому. Он слабо стонал.

— Курить нельзя! — голос Трикоз. — Не бачите, в кузове солома.

— Так уши же пухнут, сестричка.

— Высажу! И не спать, мороз ведь.

— Эх, как не хочется из полка...

— Вот еще бы одного, — умоляюще просил полковой врач.

— Кузов полуторки не резиновый.

— Пусть садится в кабину, а я на следующей, — вмешивается Шевченко. — Вы там не задерживайтесь! Поехали!

Из церкви шибануло запахом крови.

«Легкораненым придется добираться пешком, — решил Шевченко. — Всех на машинах не перевезти».

Лейтенант вышел из церкви. И вдруг глухой хлопок в небе и страшный треск. Павел припал к кузову автомашины Судакова.

— Товарищ лейтенант! Радиатор осколком пробило, — чуть не плакал Судаков.

— А куда же раненых из этой машины? — подскочил полковой врач.

— Эту машину, Копейкин, оттащите за церковь. Передайте Фролову, чтобы отдал вам последний радиатор.

— И долго вы будете ремонтировать? — спрашивает врач.

— Около часа. Легкораненых отправляйте пешком.

Шевченко понял, что возить раненых колонной тоже невозможно. Каждый водитель должен действовать самостоятельно и стараться как можно больше сделать рейсов.

И все-таки радостно было на душе. Угнетенное состояние духа, тревога, лежавшая камнем на сердце все эти месяцы, сменились несказанной радостью: наконец наступаем!

Когда Шевченко вернулся в расположение медсанбата, то увидел страшную картину: вся усадьба и помещения были забиты ранеными. В просторном доме приемо-сортировки принимали раненых, разгружали, оформляли документы, кормили. То и дело слышалось:

— Сестрица, чайку бы!

Анна Широкая показала себя расторопной при распределении раненых.

— В перевязочную... В терапевтический взвод.

— Сестрица, пить!

Сержант продолжал стонать.

— Че тебе?

— Пи-ить! — потребовал старшина внятно и настойчиво.

— Вот горюшко, — отозвалась Широкая. — Вода кончилась. Сейчас принесут, потерпите немного.

Шевченко достал флягу, подал старшине. Тот пил маленькими глотками: вода была студеная, родниковая. Она не успела замерзнуть. Старшина сделал три глотка и передал флягу. Она пошла по рукам....

— Он же мертвый! — вдруг закричала Широкая, и глаза ее затуманились слезами. — Санитары!

И тут же Широкая к другому:

— Успокойся, родненький. Все будет хорошо. Сейчас твою боль сразу уврачуют. Потом в госпиталь отвезут.

Появился Травинский.

Увидев Шевченко у машины, комбат закричал:

— В полк еще три машины пошлите!

Травинский убежал.

— Надо вперед головой вносить!

— Я тебя перевязывать не буду! — недоброжелательно говорит Широкая. — Ты к старшему лейтенанту Рахимову иди!

— Я Герой Советского Союза! — кричит с угла звонким голосом раненый.