Григорий Терещенко - Медсанбат

— Попытаемся захватить немецкие танки!

— Голыми руками?

— Не совсем уж голыми. Хоти, бывает, что безвыходное положение заставит и голыми руками...

Захватить танки! Легко сказать. Танк — не арбуз в колхозном поле.

— В нашем положении ни один вариант нельзя отбрасывать.

— Но это что-то несбыточное... Товарищ красноармеец Копейкин!

— Слушаю вас, — отозвался Копейкин.

— Позовите сюда Фролова и Судакова. — И тихо, чтобы услышал только Криничко, сказал:— Комиссар решил танковую бригаду формировать.

Но Копейкин не спешил уходить.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите ночью в село сходить.

— Не хватало еще шум поднять.

— Да я с сержантом Ивановым схожу. Мы тихо, осторожно. Я тоже смотрел на того белошапочника, когда вы бинокль давали. Может, там еще и наш Кукольник околачивается?

— Кукольник?! — удивился Шевченко, а сам подумал: «Вот чудак, вздумал здесь Кукольника искать, раньше надо было присматриваться. Прошляпили предателя!» — А зачем он тебе?

— Разрешите, товарищ старший лейтенант! Мы тихо, даю слово. Да немцы и не будут поднимать шум из-за какого-то белошапочника.

Копейкин протянул руку и оторвал ветку с ели. Деревце качнулось, рассыпчатая охапка снега посыпалась с елочки, обнажая блестящую, словно лакированную, зелень хвои.

— Ладно, мы с комиссаром посоветуемся.

— Можно надеяться? — И пошел приглашать Фролова и Судакова. А сам думал, согласится ли Иванов идти с ним в село. С кем-то другим идти ему не хотелось. С Ивановым он в любое пекло пойдет. Смелый, сообразительный парень. А белошапочник тоже может кое-что рассказать, среди немцев же крутится.

Шевченко прилег на лапник, и ему показалось, что все, что происходило в эти дни, видится ему во сне. Порой в душе он не понимал, откуда у него и его товарищей берутся силы, чтобы вынести все эти лишения.

Где-то скрипнула осина, лопнувшая от лютых морозов.

Допекал голод. Продовольствие кончалось. Шевченко приказал варить ельник и пить отвар. Сегодня поймали трех белок. А сколько было ликования, когда в силки Копейкина еще попался косой! Словно совсем не четырехкилограммовый заяц попался, а огромный дикий кабан. Варили без соли и съели до последней косточки.

Сержанта Иванова и Копейкина все не было.

«Не напоролись бы на немцев. Только принялись за изучение немецкого танка, а придется уходить».

Шевченко понимал комиссара, схватившегося за соломинку. Риск, конечно, большой. А перед глазами замерзшие бойцы. Он пытался не думать об этом, а стог стоял перед глазами.

Часов в двенадцать Шевченко услышал голос Копейкина. Собственно, он не спал, а дремал в шалаше на лапнике, где тлели затухающие поленья.

— Товарищ старший лейтенант, с пополнением прибыли! — весело доложил Копейкин.

«Привели все-таки «языка»», — обрадовался Шевченко

— Молодец, Копейкин!»

— Давайте сюда, — сказал Шевченко и поднялся.

— Не узнаете, товарищ старший лейтенант? Кукольник, собственной персоной!

Шевченко даже потерял дар речи от удивления.

— Кукольник?!

Шевченко подбросил в костер сушняк.

—Ну, рассказывай, как прислуживаешь?

А у самого все кипит.

— Не виновен я! Не виновен! Схватили тогда немцы! Зачислили в группу...

На лицо Кукольника такая бледность набежала, словно мелом побелила.

— И по громкоговорителю заставили силой говорить?

— По бумажке. А рядом автоматчики...

— Может, не ты трамблеры снимал? Ну, ладно, Кукольник! Ты лучше расскажи, что знаешь о немцах.

— Все расскажу, только не убивайте, я трибуналу объясню...

— Расстреливать, Кукольник, тебя не будем. Иван, позови Криничко.

Шевченко развернул помятую и потрепанную карту, взятую в планшете лейтенанта Трепачева.

Вошел Криничко. Ему уже рассказал Иванов, кого привели в шалаш. Остановился, прищурился.

Шевченко поглядел на карту, обратился к Кукольнику:

— Ну, рассказывай.

— Да, да, спрашивайте, все расскажу, — и, согнувшись, стал разглядывать карту. — В село, где мы находимся, пришел артиллерийский дивизион. Пехоты два батальона. Всего человек четыреста...

Шевченко смотрел на Кукольника, на карту, слышал, как тикают часы, а это были удары его сердца.

— В Старицынске... — Кукольник снова наклонился над картой.

— О, да ты хорошо разбираешься в карте! Продолжай, продолжай!

— В Старицынске войск мало, только танковый батальон, вышедший из боя. Я там три дня назад был.

— Где проходит фронт?

— Примерно здесь: в районе Корябин — Максимовка...

— В районе Корябин — Максимовка? — переспросил Шевченко.

— Да.

— Выходит, совсем рядом фронт.

— Вы только не убивайте меня. Я искуплю свою вину. Я все объясню прокурору...

— Я тут, Кукольник, и трибунал, и Советская власть, и Главнокомандующий всеми вооруженными силами. Расстреливать тебя не будем... Повесим! В селе повесим в назидание другим и табличку прикрепим: «Изменник Родины Кукольник». Сержант Иванов, привести приказ в исполнение. Уведите!

Кукольник стоял.

— Ну, что еще?

— Как я вас всех ненавижу! — вдруг истерически закричал Кукольник. — Не будь революции, я стал бы богатым человеком! Вы раскулачили моего отца, искалечили мне жизнь! А я вас пожалел, лейтенант! Припомните: в первый день боевых действий я мог проколоть все скаты. Ни одна машина не вышла бы. Считайте, я вас спас от трибунала...

— Уведите иуду! — громко приказал Шевченко.

Когда увели Кукольника, Шевченко не сразу пришел в себя. Вот и разберись, кто враг! Вроде дисциплинированный был, исполнительный. В детдоме воспитывался. Нашу школу закончил. Среди наших людей жил... А ждал момента, как нам отомстить...

Шевченко склонился над картой, долго рассматривал, потом сказал:

— Надо немедленно послать в Старицынск за «языком».

— Но уже первый час ночи. Поздновато. До села пять километров.

— Вы же знаете, Тарас Тарасович, утром всегда лучше «языка» брать. Сегодня! Только сегодня!

Иван Копейкин пришел к бойцам веселый. Весть о то что Иванов с Копейкиным поймали Кукольника, распространилась сразу же.

— Ну, Копейкин! Как же вы его? — спросил Титов.

— Я еще в бинокль приметил, что в этот дом приходили белошапочники. Кукольника я и не думал изловить, просто хотелось разузнать, в той ли своре он. Думал хоть какого-нибудь изменника поймать, а тут Кукольник идет собственной персоной. Правда, больше часа пришлось ждать. Слышим, идут двое подвыпивших. Немец и Кукольник. Сразу-то я его не узнал. Метнулись за ворота, сержант шепчет: «Будем брать двоих. Я на белошапочника, ты на немца жми. Возьмем, и не опомнятся». Затаились.

— Наверно, с попойки шли? — спросил Титов.

— Да, шли вольготно, словно по Парку культуры и отдыха. У калитки мы услышали, как немец хвалился: «Хорош русский шнапс». Ни Кукольник, ни немец не успели опомниться, как оказались с кляпами во рту и с крепко связанными руками.