Григорий Терещенко - Медсанбат

— Наши пришли! — обрадовалась хозяйка.

В той комнате, которую называют светелкой, никого нет.

— Зер гут! — сказал Копейкин. — Классно сдались.

— Ты обыщи как следует. За голенищами сапог тоже.

Но вот в комнату ввалился Фролов, зашептал над ухом:

— У нас все в порядке, танк завелся.

Оружие, отобранное у немцев, положили на лавку.

— Немцев в подвал! — Шевченко показал на ляду возле печи.

Копейкин отбросил ляду — в нос шибанула погребная плесенная сырость. Подвал, наверно, не глубок, потому что не было лесенки.

— А ну туда, фрицы! — приказал Копейкин, — Быстро, быстро! Шнель, шнель!

Немцы бросились, опережая друг друга, словно только там видели свое спасение.

— Товарищ старший лейтенант, а мне можно «вальтер» взять? — обратился Копейкин. — Говорят, хорошее оружие. И харчи я приберу.

— Бери, Копейкин, бери!

— Чем бы дверцу в подполье прижать? — обратился сержант.

— Давай опрокинем стол и что-то потяжелее сверху положим, пусть посидят там.

— Вы их гвоздями, гвоздями забейте, — сказала хозяйка, подавая молоток и несколько ржавых гвоздей. — Вы бы, товарищи командиры, факельщиков взяли. Настоящие бандиты, а еще из наших. Через дом они на постое.

— Дойдет и до них очередь, мамаша, — сказал Шевченко. — Им мы виселицу подготовим, — и обратился к Копейкину:— Иди на улицу, послушай, как там.

Через минуту Копейкин снова вошел, таща за собой жернова.

— Тихо, товарищ старший лейтенант! — И стал накладывать на стол жернова.

—Это хорошо, что тихо, Копейкин!

У Павла стало легко на душе, словно они уже прорвались из окружения. Хорошо быть с таким комиссаром — непоколебимым, твердым, и Шевченко чувствовал себя как за каменной стеной.

«Может, снова завести танк и ехать, немцам и неведомо будет, что на их танках русские. Заманчиво бы взорвать штаб и уничтожить оставшиеся танки. Только не пришлось бы здесь застрять».

— Копейкин, сбегай еще к комиссару, как у него там?

А в селе тишина... Копейкина долго нет. Вот тебе и танкист Криничко. Если он не заведет танк, то Роман Судаков тем более. С автомашинами дело проще. Взял буксир и раскочегарил, а танк? Да и шума на все село наделаешь.

Ночь чуткая. Настроение у лейтенанта портилось.

— Заводи танк, Курт!

«А если мы еще одного пленного танкиста возьмем на подмогу, — подумал Павел. — Под оружием поведет. Курт сразу согласился».

— Иванов, возьми из избы танкиста — и к комиссару.

Что-то они там долго возятся. Только быстро.

— А может, потом туда пару гранат бросить на память?

«Не расстреляют ли хозяйку? Уж больно она обрадовалась нашему приходу. Одного немца возьмем, а с теми покончим».

— Вер ист танкист? — обратился Иванов к немцам, открыв ляду. Никаких движений, сидят словно мертвые. — Ну, кому я сказал! Танкисты есть? Иначе вам капут.

Сразу два немца закивали головами.

— Хватит одного, — сказал сержант. — А ну, вылазь! Смотри, от меня не убежишь!

Танк работал на малых оборотах. И вдруг выстрел. Шевченко высунулся из башни.

— Что такое?!

— Сбил, гад, меня с ног и бросился в сарай, — оправдывался Иванов. — Ну я и...

— Ах, Иванов, Иванов! Что же ты наделал!

Через несколько минут прибежал запыхавшийся Иван Копейкин:

— Товарищ старший лейтенант! Комиссар полка приказал вам взять знамя, хирурга Горяинова, женщин и прорываться к своим. Капитан Криничко пока будет отходить к хутору Ольховке.

«А Криничко словно напророчил: мол, не прорвемся на танках, партизанить будем, дело пошло к теплу. Только вот знамя бы сохранить».

— Копейкин, вызовите хозяйку, бросьте в подполье гранату и быстро на танк.

По селу захлопали взрывы гранат. Повисли красные ракеты.

— Вперед! Рули на улицу к большаку, там ждут нас.

Из домов начали выскакивать полураздетые немцы. Воздух огласился стрекотней автоматов. Пуляют кто куда.

— Знамя в танк! — приказал Шевченко. — Горяинов и медсестры, быстро взбирайтесь на броню танка! Остальным отходить к хутору Ольховке. Так приказал комиссар. Он останется тут с вами.

Наступила гробовая тишина. Вся надежда на прорыв с танками провалилась. На один танк всех не посадишь. Да теперь у немцев и танки не возьмешь, усилят охрану.

На передовой позиции сначала было тихо. И вдруг тусклое небо озарилось бликами огненных вспышек. И трудно было попять, кто стрелял, немцы или наши. А может, те и другие. Что же все-таки это было? Прорыв из окружения? Бой? Никаких мыслей, никаких дум. Ни о жизни, ни о смерти. До предела напряжены нервы. Заметили, поняли, сволочи! А скорее всего им сообщили. Где-то совсем рядом наши.

Ничего, теперь прорвемся!

— Развернуть знамя! — передал Шевченко в люк танка, который вел пленный немец. За ним неослабно наблюдал сержант Фролов.

И вдруг что-то подбросило Шевченко. На него наш наползать, обволакивать, окутывать, баюкать теплый туман. И Шевченко начал валиться в бездонную пропасть.

Кто-то длинный, громоздкий наклонился над ним. Павел с трудом узнал Горяинова. Лицо расплывалось перед главами. Казалось, его положили на раскаленное железо. Боль наседала со всех сторон, давила, рвала.

Шевченко начал догадываться, что он на операционном столе.

— Где мы?

Какой тонкий, слабый у него голос!

— В Анцифриевке. Прорвались!

— Что со мной?

— Все будет в порядке, Павел Остапович. Вот подберемся и вытянем осколочек. Металл-то в шее, возле позвоночника. А остальное — сущий пустяк.

— И долго мне валяться?

— Лучшее лекарство для вас — время.

— Уралов со своей группой пробился?

— Да... Маску! Лежите спокойно, дышите глубоко считайте: раз, два, три...

— А Жоров где?

— Жоров в Москве.

— Глубоко вдыхайте, товарищ старший лейтенант, — шепчет Рая Шайхутдинова. — Теперь будете жить! Вырвались! Дышите, дышите...

«Вырвались, — думает Шевченко. — А Криничко с бойцами еще там. Ему труднее будет пробиться... Будет партизанить».

— Главное, знамя вынесли, — донесся до него голое Раи.

— Ты права, святыню дивизии — знамя — сберегли. Его мы принесем в самый Берлин! В самое логово фашизма!

В голове начинает туго звенеть, звон, нарастает, и Павел проваливается в бездну.

Через несколько дней было приказано доставить знамя дивизии в Москву. Его повезли сержант Фролов и красноармеец Копейкин.

Всех бойцов и командиров, выходивших из окружения, направили на пополнение другой дивизии.

Не скоро окруженцы узнают, что в Тюмени в апреле сорок второго года под знаменем, которое с таким трудом было спасено, начала формироваться новая стрелковая дивизия (второго формирования).

На базе медсанбата был создан хирургический полевой подвижной госпиталь.

После выздоровления старший лейтенант Шевченко Павел Остапович был командирован в Центральный штаб партизанского движения.