Леонид Радищев - Крепкая подпись

А в начале июня в Петроград пришла из Москвы волнующая весть: Второй конгресс Коммунистического Интернационала, созываемый в столице, начнет свою работу в городе Октябрьской революции.

Так было решено по предложению Ленина. Девятнадцатое июля объявлялось в Петрограде праздником, красным числом.

«Петроградская правда» в особой рубрике ежедневно сообщала о ходе подготовки к конгрессу. И даже сегодня, сквозь толщу десятилетий, эта подготовка кажется грандиозной.

Лучшие художники, архитекторы, скульпторы отдают ей свое вдохновенье. По их эскизам, проектам украшаются улицы, проспекты, набережные, Таврический и Смольный, Дворцовая площадь и Марсово поле.

Воздвигаются трибуны и торжественные арки, устанавливаются скульптуры, плакаты, лозунги. Садоводы готовят букеты, и самое большое место занимает среди них красная гвоздика — цветок революции.

На ступенях Фондовой биржи выросла исполинская эстрада. Здесь репетируют постановку-феерию «Два мира», в которой участвуют три тысячи исполнителей и тысячетрубный оркестр.

Лето двадцатого года — первое лето, когда враг не угрожал Петрограду, — было настоящим подарком не очень ласкового Севера. «Щедрое солнце июля» — так поэтически была названа в газете репортерская заметка об этой редкостной петроградской погоде.

В эти жаркие дни петроградцы часто встречались с человеком, которого нельзя было не заметить: высокий рост, на лице глубокие, точно высеченные морщины, густые соломенные усы. Его сразу узнавали: «Горький, Горький!»

Петросовет поставил Горького во главе армии искусств — той, что украшала город. И вот он неутомимо шагает по улицам и площадям, постукивая суковатой палкой, поглядывая внимательным, хозяйским глазом на его праздничное убранство.

Двадцатый год принес страшные потрясения господам во фраках и лоснящихся цилиндрах — той самой «мировой буржуазии», которую так хлестко изображали советские карикатуристы.

Провалились все пророчества и предсказания о близкой гибели большевиков. Были выбиты самые главные тузы-козыри, которыми Антанта пошла на Советскую республику, — Деникин, Юденич, Колчак.

Новый козырь — пан Пилсудский — к июлю двадцатого года уже с явным трудом вел игру. Вся Польша была объявлена на осадном положении. Красная Армия заняла Барановичи, Вильно, Дубно, Гродно, приближалась к Варшаве.

Бесконечно трудными были пути-дороги в Советскую Россию. Только о немногих делегатах можно было сказать, что они ПРИЕХАЛИ на конгресс. Для всех остальных требовались другие слова: ПРОБИВАЛИСЬ, ПРОРЫВАЛИСЬ. Они пробивались и прорывались сквозь немыслимые препятствия. Пользовались всеми возможными и невозможными способами передвижения. Меряли пешком многоверстные расстояния. Пересекали линии фронтов, обходили посты, заставы и кордоны.

И эти мужественные люди, видавшие смерть, эти герои, которых трудно было заподозрить в излишней чувствительности, часто не могли сдержать волнения при виде красного флага и пятиконечной звезды на шлеме советского пограничника. Они сами рассказывали и писали об этом.

В июльские дни, предшествовавшие конгрессу, на улицах Петрограда можно было видеть темные, оливковые, шафранные лица делегатов Африки и Азии, их дружелюбные, ослепительные улыбки. Они радовались тому, что и здесь, на Севере, бывает такое жаркое, щедрое солнце. Были среди делегатов и скандинавы, и немцы, и англичане, и чехи.

И все они с ненасытной жадностью всматривались в черты великого города, воспетого поэтами и писателями, запечатленного на полотнах художников, в бронзе и мраморе. Города, заново прославленного самой великой революцией, которая родилась здесь.

Этот город терпел жестокие невзгоды, был лишен многих благ и удобств, которые предоставлял людям двадцатый век, но он боролся за будущее и жил им.

Плакаты на стенах его домов еще кричали о войне с Пилсудским и сыпным тифом, разрухой и безграмотностью. И в то же время бережно охраняемые народом театры и музеи были переполнены. В библиотеках стояли очереди за книгами.

Коминтерновскому поезду из Москвы была открыта небывалая по тем временам «зеленая улица». Он мчался сквозь ночь почти без остановок.

Это был бессонный поезд. Никто в нем и не помышлял об отдыхе. Здесь велись нескончаемые разговоры, здесь жарко спорили, смеялись, пели песни. Происходили удивительные встречи: люди, знавшие друг друга по подпольной работе, впервые называли свои настоящие фамилии и как бы знакомились второй раз. Теперь, когда уже были преодолены опасные пути-дороги, можно было вспомянуть их даже шутя.

Делегат австрийской компартии имел немалый опыт по части таких поездок. Он был участником Первого конгресса и добирался из Вены в Москву на крышах вагонов, в «собачьих ящиках» под ними, на буферах, паровозных тендерах.

На обратном пути ему удалось воспользоваться редчайшим тогда воздушным транспортом, но румынские орудия сбили аэроплан. Летчик и пассажир случайно остались живы. Делегата обвинили в шпионаже, отправили в лагерь смертников. Товарищи считали его погибшим. Через год он сумел убежать из лагеря.

— И опять еду на конгресс! Ага, что?! — задорно восклицал он.

Джону Риду, автору недавно вышедшей в Америке книги «Десять дней, которые потрясли мир», сразу ставшей знаменитой, тоже пришлось испить до дна горькую чашу чудовищных мытарств.

Он ехал в пароходных трюмах, в вагонах для скота. Он замерзал, попадал в железнодорожные катастрофы, а последние три месяца своего странствования сидел в белофинской тюрьме, где его кормили сырой рыбой. К счастью, сведения о нем дошли до Москвы, до Ленина. Начались переговоры с правительством Финляндии. Рида обменяли на двух финских профессоров, арестованных в Петрограде за контрреволюцию.

Есть что порассказать и болгарскому делегату. Вместе с товарищем он пустился в плавание на рыбачьей лодке из Варны в Одессу. Черноморский шторм, разбил их суденышко. С трудом возвратились они обратно на болгарский берег. Тут они снова раздобыли лодку, соорудили парус. И все-таки доплыли до советской границы, проскочив мимо румынской морской охраны и разбойничьих судов Врангеля.

Да, в коминтерновском поезде можно было услышать десятки историй, перед которыми бледной выдумкой казались повести и романы из библиотеки «Путешествия и приключения на суше и на море». А впереди было еще возвращение «по домам»…

Замечательный поезд везет делегатов в Петроград.

Через весь состав протянуто полотнище с четкой надписью:

«Отремонтирован в честь Второго конгресса Коминтерна на коммунистическом субботнике».

На груди паровоза выгравировано четверостишие: