Леонид Радищев - Крепкая подпись

В одном из вагонов едет Михаил Иванович Калинин, советский президент. Иностранцам не сразу удается привыкнуть к мысли, что перед ними — глава огромного государства. Но вскоре смущение проходит… Президент — рабочий, так и должно быть в республике Советов.

Калинин, что называется, ведет непрерывную пресс-конференцию, которая больше похожа на товарищеское собеседование. Его ответы тут же переводит старая большевичка — Елена Дмитриевна Стасова, которую Ленин называет «язычницей» за превосходное знание многих европейских языков.

А где сам Ленин? Известно, что в этом поезде его нет. Говорят, что он приедет позже. Неотложные государственные дела задерживают его…

Все население поезда приникло к окнам. Уже проносятся мимо петроградские пригороды. На станциях, полустанках люди машут руками, шапками, кепками, флажками. Висят приветственные лозунги собственного изготовления — вперемежку печатные и прописные буквы, неровные строчки, и это выглядит особенно трогательно.

Петроградцы ждут гостей на площади Восстания. Щедрое солнце июля не изменило. Оно плавится в серебре и меди труб, вспыхивает на знаменах и красных платочках, улыбающихся, радостных лицах. Автомобилей в городе считанное число. Мобилизован весь трамвайный парк. Трамваи украшены цветными лампочками. Под гул приветствий делегаты рассаживаются по вагонам и едут в Смольный. Встречавшие их колонны сворачивают с площади на Старо-Невский, затопляют Суворовский проспект. Кажется, весь Петроград движется к Смольному.

На платформе вокзала ожидают следующий поезд. Тут старые партийцы, работники Петроградского комитета, заводские и фабричные делегации. Все напряженно вглядываются в легкие дымки на дальних путях.

Поезд, который приближается к Петрограду, не праздничный, а обыкновенный, пассажирский. Люди спят, закусывают, беседуют о том о сем. Привычная дорожная жизнь. Из вагона в вагон переходит контролер, старательно щелкая компостером.

Вот он заглянул в купе, где оживленно разговаривает группа пассажиров самого скромного вида. Один из них протягивает контролеру удостоверение на право проезда по всем железным дорогам республики.

«Предъявитель сего, — читает контролер, — Председатель Совета Народных Комиссаров тов. Ульянов-Ленин В. И.»…

Ленин приехал в Петроград.

Среди ожидавших на платформе находился и оркестр. Все поглядывали на него с улыбками. Оркестр и в самом деле был не совсем обыкновенный. Старшему из музыкантов, трубачу, исполнилось, вероятно, лет четырнадцать. Младшим тут считался, наверное, барабанщик, который был одного роста с барабаном. Впрочем, надо заметить, что барабан этот был вполне приличных размеров.

Как и все на платформе, музыканты тоже посматривали, когда появится поезд, и было очень заметно, что они волнуются, ожидая своей минуты. Иногда, будто случайно, тихо звякали медные тарелки, хрипло вздыхала труба, погромыхивал, точно дальний гром, барабан. Дирижер — единственный взрослый человек в оркестре — грозил пальцем: «Тихо! Не баловаться!»

Как-то неожиданно быстро вынырнул паровоз. Все бросились к вагонам. В этой сутолоке оркестранты немного растерялись, но почти сразу к ним подскочил какой-то военный: «Ребятки, за мной!» Ребятки побежали по деревянной платформе. «Стой здесь!» — скомандовал военный.

Оркестр тотчас же построился, музыканты вскинули трубы, ожидая дирижерского знака. И тут они увидели, как из вагона вышел человек, которого с таким нетерпением ожидал праздничный город. Надо было немедля грянуть «Интернационал», но оркестранты, вместе с дирижером, засмотрелись, упустили момент. И разве можно было обвинять их в этом?

К Ленину подошли работницы в красных кумачовых платочках и протянули огромный яркий букет. Видно было, как Владимир Ильич развел руками, точно не решаясь взять такую громадину. Вокруг него сомкнулась толпа встречающих.

Дирижер спохватился, поспешно взмахнул рукой, и звуки «Интернационала» заглушили вокзальный шум. Оркестр играл стройно, слаженно. Пожалуй, только барабанщик старался чуть больше, чем следует, но и это не портило музыки.

Некоторое время музыканты ничего не видели сквозь тесную толпу, но вот она заколебалась, раздвинулась. С букетом в руках Ленин шел вдоль поезда. Он был без пальто, в кепке, похожий и непохожий на свои портреты.

Дирижер подал знак, и трубы дружно закончили мелодию.

— Это путиловцы, Владимир Ильич! — сказал кто-то из сопровождавших Ленина. — У них своя музыкальная школа…

Путиловская школа уже имела свою недолгую, но замечательную историю. Это о ней говорили с Лениным путиловцы в ноябре семнадцатого года. Сначала они обратились в губернский отдел народного образования, который назывался сокращенно «губоно»: «Помогите открыть художественную школу, где дети рабочих будут учиться музыке, рисованию и всяким иным искусствам!»

В губоно путиловцам объяснили, что идея, конечно, прекрасная, заслуживающая всякого одобрения, но время сейчас не такое: придется обождать до лучших дней.

И тогда путиловцы пошли к Ленину.

Выслушав их, Ленин сказал, обращаясь ко всем, кто находился у него в кабинете:

— Слышите, что хотят путиловцы? Они хотят, чтобы их дети стали культурными людьми, а им доказывают, что сейчас не такое время, надо ждать… Нет, ждать не надо! Время сейчас такое, именно такое!

Так, несмотря на все тяготы тогдашней питерской жизни, была создана первая в Советской стране рабочая художественная школа. И сейчас, в июле двадцатого года, собственный оркестр этой школы встречал Владимира Ильича.

Проходя мимо оркестра, он чуть задержался, протянул дирижеру свой тяжелый пышный букет и широко провел рукой, как бы желая сказать: «Это на всех».

Он спешил. Его всюду ждали: и в Смольном, и в Таврическом, и на Марсовом поле, и на Дворцовой площади.

Приветственно помахав оркестру, Владимир Ильич пошел дальше, а вслед ему катились волны веселого, громкого марша.

Площадь перед Смольным кипит, волнуется, ждет. Все уже знают, что Ленин приехал, что он сейчас в актовом зале вместе с делегатами. Отсюда конгресс перейдет в Таврический дворец, где откроется его первое заседание.

А с боковых улиц вступают на площадь все новые и новые колонны. Распорядители, с широкими красными лентами через плечо, указывают, где встать, чтобы остался свободным широкий проход. Нестройно пробуют голоса трубы оркестров. Кажется, что сам воздух празднично звенит.