Григорий Медведев - Миг жизни

Соприкосновение с атомными управленцами всегда несколько смущало Пробкина, на лице его невольно появлялась какая-то заискивающая улыбочка, голос приосаживался, становился почти ласковым.

Вообще-то он уважал атомных управленцев. Дело у них, что ии говори, сложнейшее. Одним словом — «белая кость», аристократы атомной технологии. Себя же и своих гвардейцев Фомич причислял к «черной кости», но о рабочей гордости своей никогда не забывал, всепроникающую нужность свою чувствовал постоянно, и ощущалось это даже тогда, когда он невыгодно для него самого преображался внешне в несвойственной ему обстановке.

«Белая кость, белая… а активную зону спалили… И теперь без нас, черной кости, — ни гугу…» — думал он, осматривая приборы блочного щита управления и отметив про себя некоторую вялость в фигурах операторов.

Блочный щит управления, как и вся атомная электростанция, «молчал», и это действовало удручающе. Работал только телевизор, вмонтированный в центральную панель щита операторов. На голубом экране четко был виден плитный настил реактора.

«А вот и РЗМ подкатывает, — обрадованно узнал Пробкин знакомую картину, — выруливает на координаты разрушенной урановой кассеты…»

Мощный цилиндрический защитный контейнер РЗМ, внутри которого находился скафандр с инструментом, слегка вздрагивал при движении.

«Хитрое устройство этот скафандр! — всякий раз, думая о нем, радостно удивлялся Иван Фомич. — Он тебе и разуплотняет технологический канал, и стыкуется с ним, и вытаскивает отработавшую урановую кассету, и тут же вставляет свежую, и уплотняет канал. И все это может делать при работающем реакторе! Хитрая машина!..»

И хотя с некоторых пор он досконально проник в тайну этого устройства, поскольку своими руками, с помощью, конечно, своих удальцов, разобрал, отремонтировал, собрал и наладил этот агрегат, все равно какая-то сверхъестественность его возможностей продолжала удивлять.

— Ну, белая кость, здорова! — мягким, заискивающим голосом сказал Фомич, заметив, что начальник смены кончил писать. — Когда начинать будем? Мои орлы уже в нетерпении. Рвутся в бой!

Начальник смены АЭС Изюмов, бритый наголо, в лавсановом костюме, но без чепца, встал и подошел к Пробкину.

— Здорова, Фомич! — Во всем облике начальника смены была какая-то удручающая печаль. Большие черные глаза смотрели на Пробкина несколько виновато. — Белая, говоришь, кость? — Изюмов вяло улыбнулся. — Сейчас, Фомич, ты — белая кость, самая что ни на есть. Без тебя хоть вешайся… — сказал он, внимательно вглядываясь в старого мастера.

Пробкин покраснел от смущения, стушевался, глаза как-то беззащитно забегали. Не часто его в жизни-то хвалили.

«Приятно это бывает, приятно… Да-а…» — подумал Фомич и крепче обычного пожал в ответ руку Изюмова.

Начальник смены был подчеркнуто уважителен.

— Вот, Фомич, видишь? — Изюмов подвел его поближе к экрану. — Думаю, через час состыкуемся и потянем. Но легко сказать… Топливная урановая сборка деформировалась, разрогатилась в канале. Потянешь — начнет драть стенки канала. Ядерная труха вниз посыплется, в «гусак» (изгиб трубопровода в нижней части канала), но и наружу, на пол центрального зала, будет сыпаться, когда скафандр потянет ее в себя. Вот тут твоим орлам придется покумекать.

Фомич слушал с серьезным лицом. Глаза задумчиво смотрели на экран телевизора.

«Покумекаем… — думал он с грустью. — На пол-то упадет не просто ядерная труха с активностью атомного взрыва, там будут еще куски ТВЭЛов (тепловыделяющих элементов)… Каждый из которых — что твоя нейтронная бомба…»

Изюмов вдруг глубоко заглянул в глаза Фомичу и тихо спросил:

— На какую сумму выписали аккордный наряд?

Фомич махнул рукой. Этот вопрос его особенно не интересовал, был как бы само собой разумеющимся. Главное для него — работа! Это главное.

— Да так… По полтора куска… И спирт для профилактики…

— Проси больше… Уступят…

Фомич снова смущенно махнул рукой:

— Да куда нам… Да ладно…

Изюмов как-то странновато посмотрел на старого мастера.

— Зря это ты… — тихо сказал он, подошел к столу, взял заполненный и подписанный директором наряд-допуск. — Вот тебе наряд… Петрович подписал… Видишь — по пять рентген на нос… Годовая доза… Но сам понимаешь…

То, что наряд-допуск подписал директор, или, как его все уважительно звали «Петрович», обрадовало Ивана Фомича. Он-то хорошо знал, что подпись эта — результат их недавней дружеской беседы…

Любил Пробкин своего тезку, старого директора Ивана Петровича Булова. Вместе с ним работали в период ядерного штурма там, за хребтом, когда первую атомную делали… Самоотверженный, бесстрашный мужик… Уж насколько бывалый в ядерном деле сам Пробкин, а перед Буловым и сейчас смущение испытывает. Хотя они с ним друзья и на «ты». Один Фомич на АЭС и называет Петровича на «ты». Да имеет на это право. В самом огне они вместе варились, все издержки лихого ядерного дела на свое здоровье списали. Мно-ого их было, таких Буловых да Пробкиных… И теперь вот самое тяжкое старая гвардия должна взять на себя. А молодым после них, может, и лучше будет.

Вызвал три дня назад Булов Пробкина. Дружески обнял. Усадил. А сам от окна к стене прохаживается. Крупный мужик. Голова большая, гордая. Совсем седой. Лицо отекшее. И руки… Как-то он их странно держит. Будто только что обжег ладони и теперь держит на весу, как бы дует на них…

У Ивана Фомича одна ладонь обструплена и оголена до голого мяса ядерным ожогом, а у Петровича — обе. А с недавнего времени левая рука сохнуть стала.

— Ну, Фомич, — Булов остановился рядом и положил свою горячую руку на плечо Пробкина, — снова нам доля выпала…

— Да, Петрович, выпала… — сказал Фомич, с любовью глядя на старого товарища.

— Понимаешь, нижнюю ремонтную машину конструируют сейчас на опытном заводе. Даже образец сделали. Но что-то не идет пока. Придется мастерить самим на скорую руку…

Булов вдруг взял стул и сел против Фомича.

— Нам с тобой, Ваня, друг от друга скрывать нечего. Кроме нас двоих да бывалых гвардейцев из твоего цеха, посылать на это дело никого не могу. Не имею морального права… Давай договоримся так: ты со своими орлами выдираешь центрального «козла», я руковожу ликвидацией остальных. Лады?

— Об чем речь, Петрович?.. — мягко сказал Фомич, ощущая плечом через лавсан тепло директорской руки. — Все сделаем в лучшем виде…

— Но учти… — Булов пытливо заглянул в глаза Пробкину. — Будет перебор дозы. И большой… А я имею право подписать только пять рентген. А?..

— Да я же все знаю, Петрович… Все знаю… — растроганно сказал Пробкин. — Наверх-то это не объяснишь…

— Да… — сказал Булов, пряча повлажневшие глаза. — Если не мы с тобой, тогда кто ж? Молодые?.. Жалко… Понимаешь, где тонко, там и рвется. Не успевают с ремонтной машиной. И дело не в том, что наверх не объяснишь. Там ведь тоже такие, как мы с тобой, есть. Но есть и порядок вещей, понимаешь… И не мы его с тобой придумали, и не они… История… Мы ведь не только энергию отпускаем… Вот какие дела… А у нас с тобой, Фомич, опыт громаднейший. Видишь?.. — Булов подмигнул Пробкину отекшим веком и повернул вверх ладони. В глубине обструпленных ран, под белесоватой пленкой, краснела живая плоть…