Григорий Медведев - Миг жизни

— Врешь! Не уйдешь! — орал Фомич, накрывая снопом воды высокоактивную ядерную труху. — Следи время! — гаркнул он дозику.

Тот в ответ утвердительно и очень сильно закивал головой, не отрывая глаз от часов и радиометра.

— Измеряй! — орал Фомич, весь посиневший от натуги. — Измеряй! Что сопли жуешь?! Спадает активность?!

— Спадает: — крикнул дозиметрист. — Полторы тыщи бэр в час! Все! Все! Иван Фомич! Минута истекла! Тридцать три бэра! Бросайте шланг! В сторону! В сторону!

— Федя-а! — рявкнул Пробкин, весь налитый грузной кровью и затравленно тараща глаза.

Все тело старого мастера трясло реактивной силой струи, слегка водило из стороны в сторону. Он напряженно упирался ногами, топочась на месте.

Федя вмиг и очень легко подхватил ствол и дернул бревно намокшего и напрягшегося от давления шланга вперед.

Похожий со спины на большого белого медведя, вставшего на задние лапы, он продвинулся со стволом в глубину центрального зала, стараясь как можно ближе подтянуться к пятачку реактора, и уже не навесио, как Фомич, а в упор, кинжальной струей, бил по скоплению радиоактивных обломков, вгоняя их под решетку трубопроводной «лапши», а там, дальше, все уйдет в дренажи «Елены».

Конечно, изгваздает радиоактивной грязьювесьтракт спецканализации, но… это уже легче. Тракт скрыт в бетоне, и его можно будет мыть потом.

Фомич, заскочив за срез бетонной стены, отдувался. Раздраженно посмотрев на дозика, крикнул:

— Что стоишь?! Иди за ним! Измеряй!

Цариков беспомощно глянул на Пробкина, пулей влетел в центральный зал и через мгновение пулей же выскочил.

— Тысяча четыреста рентген! — выкрикнул он, тараща водянистые голубые глаза. И в следующее мгновение сделал отмашку рукой, — Все! Все! Пусть он возвращается! Скажите ему — тридцать пять бэр! — И вдруг, не выдержав, вбежал в центральный зал, схватил Федю за рукав, потянул к выходу.

— Пшел! — рявкнул Федя.

Дозик почувствовал, что все тело ремонтника напряжено, словно отлито из железобетона.

— Меряй! Меряй! Пес твою мать! — орал уже подскочивший Пробкин.

Дозиметрист таращил глаза, заполошно щелкал переключателем диапазонов.

— Тысяча двести рентген! Все! Больше не падает!

— Назад! — гаркнул Фомич, и все откатились в коридор, за прикрытие бетонной стены.

Ствол брандсбойта с закрытым краном Федя бросил на пол центрального зала.

Ревуны не унимались, яростно мурлыча, будто скопище гигантских кошек. Казалось, они ревели еще пуще прежнего. Так по крайней мере чудилось Фомичу и Феде, разгоряченным от работы и от солидной дозы, уже схваченной ими.

Воздух, словно бы уплотненный вибрирующим грохотом ревунов, ионизированный интенсивным гамма- и нейтронным излучениями, будто обрел, плоть.

Обычно незамечаемый, теперь ощущался материальной сущностью, пульсируя, щекоча и какой-то странной, непривычной едковатостью садня дыхание.

Дима прохаживался в возбуждении, размахивая мослами и отрывисто приговаривая:

— Черт Ваньку не обманет! Фомич! Дай я стебану!

Фомич зыркнул на Диму налитыми кровью, хмельными от схваченных рентгенов глазами.

— И твой черед подойдет! Погодь маленько, Дим Димыч! — хриплым голосом сказал Пробкин и возбужденно хохотнул. Тут же переключив внимание, крикнул дозику: — А ну-ка, Цариков, мигом неси нам подзорную трубу (таковая имелась у дозиметристов, чтобы можно было рассматривать высокорадиоактивные детали издалека).

Цариков побежал.

А Пробкин уже быстро и как-то нервно прохаживался взад-вперед вдоль бетонной стены. Нейтронное и рентгеновское похмелье начинало действовать. Словно уговаривая самого себя и товарищей, Фомич громко выкрикивал:

— Ясно! Японская богородица!.. Кусок кассеты, и большой! Застрял на трубопроводной решетке. Сейчас глянем!..

Огромный Федя, обычно медлительный, тоже весь как-то убыстрился, перетаптывался на месте.

Фомич вдруг вспомнил горячее золотое времечко своей ядерной молодости на бомбовых реакторах. Героическое время! Тогда дозики так вот не бегали и не бледнели, прячась за стеной. Да и ревунов таких бычачьих не было. Все делали тихо. И блочки плутониевые, распухшие в каналах, выдергивали краном. И голыми руками иной раз подправляли, оттого и струпья на руках незаживающие. И вон, все еще голое мясо видать. Без кожи… А откуда ей быть, коже-то, ежели ее нейтронами убило на всю глубину?

Фомич глянул на открытую рану на изгибе ладони правой руки. Удлиненной щелью так и поблескивает красное живое мясо, подернутое белесоватой пленкой.

«И мёрли, конечно… Мёрли… Схоронили скольких… Агромадные погосты… Ребятишки да бабы в слезах. Да-а…»

Он не стал вспоминать дальше. Усмехнулся вдруг, вспомнив спину убегающего по коридору дозика, который бежал смешно, необычно высоко вскидывая ноги и перпендикулярно ставя подошвы на пол, отчего пластикат шлепко и суховато постукивал по набетонке.

В спине убегающего дозика остро ощущалась какая-то сдерживаемая торопливость.

«Чегогэт я? — усмехнулся Пробкин, заметив частые перескоки в мыслях. — Ядерный кайф начался, что-ль?..»

Ложный тонус, вызванный облучением, все нарастал, и Фомич вдруг ощутил легкое удушье где-то прямо против сердца.

«Ага!» — подумал он и несколько раз стукнул себя кулаком в грудь против того места, где ощущал вновь странную и трудно объяснимую щемящую неудовлетворенность.

И вдруг с беспокойством вспомнил о Булове. Ох и нелегко же ему придется… Но ничего… Он, Пробкин, пока жив, не оставит в трудную минуту старого товарища.

. «Вместе, Петрович… Вместе до конца…» — с теплым чувством подумал он о директоре.

Неожиданно, как по мановению волшебной палочки, удушье отпустило.

Фомич заулыбался, но его распирало, и он без видимой причины захохотал. Ему стало весело до игривости. От смеха выступили слезы.

«Ядерный кайф, зараза…» — снова подумал Пробкин.

— Чего гыргочешь, Фомич? — в свою очередь заулыбался Вася Карасев, стоявший в стороне в ожидании своего часа.

— Загыргочешь и ты, погодь! — пообещал Фомич. И спохватился: — А ну-ка быстро вырезайте из листового свинца Диме плавки и бюстгальтер. На всякий пожарный… А вдруг на «лапше»-то кусок кассеты высокоактивной окажется… Струей не смоешь… Придется клещами тащить… — Фомич испытующе глянул на Диму.

Тот часто бил костлявым огромным кулаком правой руки по плоской левой ладони.

— Нейтрон его в хобот, Фомич! — крикнул Дима, перекрывая, казалось, уже притупившийся и даже охрипший гул ревунов.

«От такого рева мембраны не только в ушах — в самих ревунах полопаются», — усмехнулся Фомич.

— Я выдерну энту твою кассету, как гнилой зуб из пасти! не унимался Дима.

— Ну-ну!.. — сказал Фомич неопределенно. Мол, посмотрим.