Иосиф Келлер - Суровые дни

Вскоре был объявлен красный террор. Во время внезапного ночного обыска в подвалах клейнмихельского особняка нашли спрятанное оружие. Госпиталь закрыли. Валюженич очутился буквально на улице. Выручила его одна из фельдшериц, сердобольная женщина, предложившая угол в своей комнате.

Чтобы как-нибудь существовать, Валюженич продавал на улицах пакетики сахарина и пирожные, сделанные из кофейной гущи.

Однажды он услыхал, что германская армия вновь перешла в наступление и заняла Псков. Над Петроградом нависла угроза. На стенах домов появились листовки: «Социалистическое отечество в опасности!»

От одной мысли, что хвастливые тевтоны вступят в российскую столицу, у Валюженича холодело сердце. Колебаний больше не было. Валюженич явился в Смольный и предложил свои услуги.

Получив назначение, он честно служил в молодой Красной Армии, исполнял свой долг. Ему нравилось, что в ней не было бюрократизма и угодничества, интриг и циничного карьеризма, продажности интендантов и высшего генералитета. Большевики требовали от командиров смелой инициативы; их боевые качества теперь определялись не родовитостью предков, не способностью развлекать начальство или дирижировать танцами на придворных балах, а равной для всех и единственной мерой — волей к победе. Будь деятельность большевиков ограничена одной только армией, Валюженич продолжал бы служить им, как верный и преданный слуга. Но появлялись все новые и новые декреты, подписанные Лениным, каждое слово которых дышало ненавистью ко всему тому, без чего Валюженичу не мыслилось существование ни себя самого, ни — и это главное! — России. Ради нее Валюженич пошел на службу к большевикам, а позже, во имя ее же блага, решил начать с ними борьбу.

Соблюдая выработанный самим для себя кодекс офицерской чести, Валюженич жаждал не тайных политических заговоров, а решительных схваток в открытом бою. Вот почему, командуя артиллерийской бригадой, Валюженич замыслил уйти к белым, прихватив побольше исправных орудий, которые тут же откроют огонь по красным. Но сделать это было нелегко.

К осуществлению плана Валюженич приступил, как только стало ясно: Третьей армии придется оставить город. Разработав план создания артиллерийского резерва, огневой кулак которого надлежало использовать в наиболее критический момент, и заручившись согласием излишне доверчивого начштаба армии, Валюженич забирал с завода выходящие из ремонта пушки, предназначавшиеся ранее к отправке на фронт.

Если, выйдя из заводской конторы, пройти пешеходный мостик, перекинутый через железнодорожные пути, и подняться на горку, то старое двухэтажное здание заводской больницы окажется справа, в противоположной стороне от дома, где Сергей пользовался расчетливым гостеприимством Елистратова.

После работы Сергей ходил мимо больницы, надеясь случайно встретить Асю. Но ему не везло. Однажды он не выдержал и зашел в больницу. Отыскал на доске с расписанием приемов лечащих врачей знакомую фамилию. Последнее время побаливала раненая нога. Сергей подошел к окошечку регистратуры. Оно было вырублено в толстой стене так низко, что больные, нагнувшись, втискивали плечи в этот узкий, длинный туннель, на другом конце которого сидела дежурная сестра.

На вопрос, к какому врачу его записать, Сергей совершенно неожиданно сказал: к зубному. Донесся далекий голос: прием в зубоврачебном кабинете закончен. Можно записаться на завтра, на утренние часы. Теперь Сергей мог вытащить плечи из квадратного окошечка и уйти. Но казалось: захлопнулся незримый капкан и нет возможности освободиться. И когда дежурная спросила его фамилию, Сергей сказал: Пылаев. И тут же услыхал, как не в окошечке, где вдали белело чужое женское лицо, а за спиной раздалось: «Сергей!»

Он выпрямился и обернулся. Несчетное количество раз представлял Сергей подробности этой встречи: какие слова будут сказаны, какого цвета платье будет на Асе, какая прическа и как посмотрят снизу вверх широко раскрытые глаза с лукавыми искорками. И вот она перед ним… Такая же, какой являлась в тревожных сновидениях, и в то же время другая. Словно впервые увиденная. Может, потому, что непривычно видеть на ней белый строгий халат и шапочку?

Ася протягивает руку. Нежная теплота ее мягкой ладони вызывает ощущение огромного счастья. Но почему так строго ее лицо?

— Мне сразу показалось: это ты.

Сергею захотелось сказать правду: он здесь только ради нее. Но неловко признаться, и он неопределенно проводит рукой по щеке.

— Второй день… Зуб. — И покраснел.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Ася, сделав вид, что не заметила его смущения.

— В общем ничего… только ноги иногда… ватные. А ты тоже болела. Верно, заразилась от меня?

Ася тряхнула головой:

— Я ведь тогда еще трех больных осматривала.

— Ася, — тихо сказал Сергей, хотя кроме них двоих в комнате никого не было. — Помнишь день моего отъезда? На бульваре… Ледоход…

— Я не забыла, — прошептала Ася.

— Когда становилось очень трудно, я закрывал глаза и видел тебя. Над рекой. И сразу становилось легче! — Сергей улыбнулся.

— Ты что? — удивилась Ася.

— Это неправда про зубы. Мне хотелось встретить тебя.

Теперь покраснела Ася.

— Почему ты не приходишь?

Сергей молчал.

— Я тебя ждала.

У Сергея заколотилось сердце. Оно колотилось так громко, что, наверно, слышала регистраторша.

— Скажи: правда, что ты… — тревожно спросила Ася и замолчала, споткнувшись на каком-то трудном слове.

Сергей настороженно ждал, что она скажет дальше.

— …ушел из дома?

— Не совсем так.

— Не так? — обрадовалась Ася. Сейчас она услышит от Сергея другое, непохожее на те разговоры, которые велись вокруг ссоры Сергея с отцом.

— Я не ушел. Меня просто выгнали.

— Значит, правда? Что же произошло?

— Политические разногласия.

— Но раньше ведь их никогда не было! Почему же они появились? — настойчиво допытывалась Ася.

Мог ли Сергей сказать ей и эту правду?

— Наше семейное дело касается только нас.

— Ах так…

— Анастасия Ростиславовна! — позвала из окошечка дежурная. — К главному врачу.

Обрадовавшись, что появилась возможность закончить неприятный разговор, Ася обратилась к Сергею, как привыкла обращаться к больным — приветливо и спокойно:

— Заходи. Мама будет рада тебя повидать.

Положение 29-й дивизии значительно облегчилось бы, приди на помощь Третьей армии соседняя — Вторая армия, занимавшая участок Ижевск — Воткинск. Это заставило бы Гайду волей-неволей оттянуть часть войск с центрального участка. Но Вторая армия заняла оборонительные позиции и не предпринимала серьезных операций. Она топталась на месте, в то время как 29-я дивизия истекала кровью.