Николай Романов - После отбоя

Но у Леши уже прошел гнев. Он протянул руку Даничу, незлобиво буркнул:

— Жизнь надоела?

— Никак нет, только во вкус вхожу.

Перед Иванчишиным стоял стройный парень в ватнике, в немножко сдвинутой набок каске, черноглазый, обветренный, с голой шеей, с расстегнутым воротником рубашки.

— И на крыше так?

— Не люблю, когда одежда стесняет.

— Ну что с тобой делать, Данила? Гауптвахты здесь нет… Вот тебе деньги, купи шарф и с голой грудью на стройке не появляйся.

— Ну что вы, я с премиальными больше вас получаю.

Иванчишин сунул ему бумажки в карман ватника, повторил:

— Бери! Ради сына, ради жены.

— Мне б ради них отдельную квартирку. Четыре года в бараке в маленькой комнатке. Детскую кроватку купил, а поставить негде. И мать сюда просится.

— Новый дом введем — будет.

— Н-да, невеселая перспектива, — улыбнулся Данич. — Зря послушался, сиганул бы вниз головой с карниза.

Иванчишин положил руку на упругое плечо Данича, легонько подтолкнул к двери, посмотрел вслед, вспомнил его историю появления в Алюминстрое.

Аникеев приехал сюда из батумского пограничного отряда, полтора года работал плотником-бетонщиком. И каждую неделю получал от матери письма, пропитанные слезами:

«Дорогой сыночек Даня! И ты, и я, и все наши отцы, деды и прадеды родились и жили в Твери. В войну фашисты начисто снесли наш город Тверь, наш Калинин. Можно было остаться на Урале, куда эвакуировались, ан нет, вновь вернулись на родное пепелище, все заново отстраивали. Сам помнишь, как пошел в новую школу, как строились текстильные фабрики, вагоностроительный, экскаваторный и другие заводы. А жилые дома?.. Неужто в родном городе для тебя не найдется работы? Даничка, родной! Из трех сыновей в живых только ты остался. Что же мне делать дальше, стареющей, одинокой?»

Аникеев не выдержал, пришел в комнату к секретарю комсомольской организации Леше Иванчишину, выложил на стол все письма. Потом долго сидели молча, растерянные, удрученные.

«Поезжай, Данич!» — твердо сказал Леша.

«Я вернусь, я вернусь! — убеждал Аникеев Иванчишина на вокзале. — Два, от силы три месяца, и снова буду на «нулевом цикле».

Леша молчал, он знал, что прощается с Даничем навсегда.

Вернулся Аникеев почти через три года с материнским благословением.

«Все делал, чтобы не огорчать маму, не показать, где витают мои мечты, но разве проведешь ее? Год присматривалась, два присматривалась, на третий заявила уже двоим: «Ладно, поезжайте, только внуки пусть рождаются в Твери». Эту просьбу мы выполнили: сын, Алешка, родился в Калинине… В вашу честь назвали, — смущаясь, добавил Аникеев…»

…Иванчишин, вспоминая эту историю, подумал: «Золотой народ! И в каком долгу мы у этого народа! Все радовались, все верили: строим дом для себя. Но остановились на фундаменте. Как теперь смотреть людям в глаза?»

Строители — шумливый народ. Это, вероятно, объясняется тем, что им все время приходится перекрикивать пулеметные очереди пневматических молотков, гул моторов, завывание ветра. И сейчас в приемной управляющего трестом, в коридоре стоял сплошной гул.

Начальник диспетчерского отдела Захаревский — низкорослый, полнотелый, точно замешенный на одной крупчатке, — еще не отдышавшийся после подъема на второй этаж, перехватил Вараксина, выдохнул:

— Потрясающая новость. Потрясающая! Возникло дело об импичменте начальника девятого стройуправления.

— Да что ты? — удивился Вараксин. — Невероятно.

— Почему невероятно? Зарвался. Не только с нами, даже с Главным не считается, ну тот ему и выдал. Скоро заявится к кадровикам с протянутой шляпой.

Митрофан злорадствовал: раз до диспетчерской службы дошла эта новость, значит, известно всему тресту. Достукался, не пожелал прислушаться к добрым советам. Интересно взглянуть со стороны, как он держится. И удивился увиденному и услышанному. Как всегда, Алешка был в окружении заядлых спортсменов, и обсуждались здесь не строительные дела, а спортивные новости. Потом вниманием Митрофана завладела Мара Сахаркевич, она притулилась к стенке, торопливо вносила записи в свой блокнот. Он откровенно любовался ее красивым озабоченным лицом, ее изящными, подвижными пальцами пианистки, а не кровельщицы. Неслышно подошел к ней, взял за руку, остановил бег карандаша, пошутил:

— Перед смертью не надышишься. Кстати, я ни разу не видел, чтобы ты выступала по конспекту.

— Вы тоже должны выступить. Мне кажется, сегодняшнее совещание будет решающим для встречного плана.

Вараксин и Мара вместе вошли в кабинет, сели рядом.

Управляющий трестом Скирдов дочитывал срочные бумаги, механически кивал входившим. Магидов рассматривал участников совещания: начальники строительных управлений и субподрядных организаций, председатель постройкома, ответственные работники треста — необходимые люди. Бригадиры Муромцев, Колотов, Чупрунов — эти нужны для утюжки. А остальные зачем? Статисты, свидетели, критиканы? Многих Главный даже в лицо не знал.

Настроение Андрея Ефимовича портилось. Причин для этого было предостаточно. Подвесил Иванчишина, не довел дело до конца. Кто знал, что Скирдов прилетит так внезапно? Раньше всегда позвонит, известит, А сейчас как гром с ясного неба. И не захотел предварительно обговорить хотя бы принципиальные вопросы, которые Магидов будет ставить в докладе. Уклонился от обсуждения и Таранов. Как расценить эти действия? Нет собственного мнения? Хотят заручиться поддержкой участников совещания и только тогда сформулировать свое кредо? Но почему бы не начать разговор с главного инженера, ему-то виднее.

Скирдов поднялся, обвел спокойным взглядом присутствующих. Наступила тишина.

— Прошу извинить, только перед вашим приходом дали сводку за вчерашний день работы треста, — по-домашнему начал Скирдов. — Без нее нельзя было начинать совещание. Здесь кроме руководителей треста и строительных управлений присутствуют бригадиры решающих участков, комсомольские руководители, секретари партбюро, партгрупорги. Совещание будет коротким и только по одному вопросу: о ходе строительства пускового корпуса. Выступающим отводится по три минуты для внесения конкретных предложений. Информацию сделает товарищ Магидов. Пожалуйста, Андрей Ефимович.

Главный уверенной поступью приблизился к столу управляющего, огладил правой рукой глянцевую полосу на голове и внушительно начал:

— Товарищи! Мы все, за незначительным исключением, живем идеей встречного плана. Он, как вы помните, выдвинут рабочими и прежде всего комсомольцами, молодежью, и подхвачен всем коллективом треста. Эта идея решительно поддержана городскими комитетами партии и комсомола, руководством главка, прессой. Результат у всех на виду: в третьем квартале сделан гигантский рывок в строительно-монтажных работах.