Борис Рощин - Открытая дверь

— Ровно шестьдесят рубликов тутося, Измаилыч.

— Значит, с меня триста, — Байрамов достал из заднего кармана брюк пачку ассигнаций и, отсчитав шесть пятидесятирублевых бумажек, бросил их на голубое сукно бильярда. Потом повернулся ко мне, пояснил:

— Страстишка нашего коллектива. С получки позволяем себе в меру выпить и поиграть «на интерес». Понимаем, что занятие не из лучших, но… — Байрамов сокрушенно покачал головой.

— Ага… — сказал я.

— Разбиваю, Измаилыч? — печник Григорий примерился кием к пирамиде желтых костяных шаров, выстроенной на ассигнациях.

— Может, лучше новичок попробует, — предложил Байрамов, — новая рука всегда вернее.

— Правильно, пускай водолаз разобьет!

— Бей, Андрюха, пробуй бильярд!

Я принял из рук Григория кий, бригадные сжали меня со всех сторон, как в очереди за пивом; кто-то навалился сзади на спину, задышал в ухо советами:

— Легонько трогай, легонько. Главное, подставок ему не давать, подставок не давать…

Кий под цвет шаров был длинный и тяжелый, словно выточенный из слоновой кости, и легко скользил по руке. У себя в роте мы, помнится, чем только не играли: Вася Дрозд приспособился гонять шары лыжной палкой, я — ручкой от швабры. Лузы нашего ротного бильярда разбивали несколько солдатских поколений, и забивать шарикоподшипники, то бишь шары, удавалось под самыми невероятными углами. Здесь же, как я сообразил, необходим был прежде всего безошибочный угловой глазомер и, конечно же, точность удара, шары шли в лузу почти внатяг. Без этих качеств и без практики игры на подобном бильярде надеяться можно было только на «авось»…

Я уложил ладонь с растопыренными пальцами на голубое сукно, устланное денежными бумажками, поиграл, приноравливаясь, кием на пальцах и резко, изо всех сил, ударил. Шары брызнули в разные стороны, два шара беззвучно исчезли в лузах, два других замерли в лузах наполовину.

— Ого! — произнес кто-то за моей спиной.

Советы бригадных смолкли, круг раздался, и я неторопко прошелся вдоль стола, держа кий на плече и как бы не замечая «верняков». Понимая, что второй столь удачный удар у меня вряд ли состоится, я решил повалять ваньку. Прицелился кием к «верняку», потом, словно бы передумав, перешел на другую сторону стола и от борта — раз… Шар вошел в лузу. Я другим от борта и… мимо! Даже шар не задел, придется выставлять!

Загудели бригадные неодобрительно, Максимыч крякнул с досады. И «верняка» одного Байрамову оставил, и шар выставил.

— Не надо возникать, товарищи! — спокойно говорю. — Я два шара с первого захода имею. Покажите, кто больше?

Больше, к удивлению моему, показал только Аркадий Фомич, архитектор. Байрамов сумел взять после меня лишь «верняк», а вот Аркадий Фомич вогнал три шара, причем все забил из трудных положений, как говорится, без дураков. Игра же Байрамова на меня особого впечатления не произвела. Играл он как-то по-пенсионному мягко, подолгу елозил кием по растопыренным пальцам и не забивал шары в лузы, закатывал. В этой партии мне не удалось забить больше ни одного шара, а бригадир наш очень скоро и как-то незаметно сравнял счет. Пять — пять!

Атмосфера вокруг бильярдного стола, подогреваемая стопками без бутербродов, начала накаляться.

— Максимыч, моя очередь бить, моя! — верещал печник Григорий, вырывая кий из мощных рук моего начальника.

— А пошел ты!.. — Максимыч легко отбрасывал от себя руки печника. — Ты уже три раза бил, не лезь без очереди!

Бригадные шумели, спорили, а вот меня игра, как ни странно, не захватывала. Не забирала игра, хотя по натуре я человек заводной и на разные азартные мероприятия охочий. Слишком много, видимо, ожидал я от таинственного бильярда, на деле же все оборачивалось обычной игрой «на интерес», хотя и крупной.

Итог первой партии подвел Аркадий Фомич, красивым ударом забив восьмой шар.

— Разбирай! — проговорил он, серебристо улыбаясь и кувыркая кулачок в ладошке. — Почин наш. Еще партейку коллективно, Измайлович?

— Можно, — согласился Байрамов, и по лицу его скользнула непонятная усмешка, — сбрасывайте!

Бригадные столпились возле стола, разбирая деньги. Максимыч протянул мне пятерку с двадцатипятирублевой бумажкой, подмигнул:

— С твоей легкой руки. Бери, твоя доля.

Краем глаза я наблюдал за Байрамовым и Аркадием Фомичом. Определить, что бригадир огорчен проигрышем, было нельзя. Лицо Байрамова слегка румянилось от коньяка, но раскосые кошачьи глаза его посматривали на всех спокойно и холодно. Казалось, игра не доставляет бригадиру ни малейшего удовольствия и мысли его заняты чем-то иным. А вот Аркадий Фомич прямо-таки пузырился от азартного возбуждения. Непрерывно кувыркая кулачок в ладошке, светился серебряными зубами, сыпал прибаутками и организовывал тосты. Сам же, как успел я приметить, лишь пригубливал рюмку. И вообще, как показалось мне, фигура розовощекого архитектора в кирзовых сапогах и выгоревшем пиджаке была здесь не случайной.

Вторая партия от первой отличалась, и даже очень. Перед началом ее печник Григорий произнес тост, «чтобы и теперича повезло», и подмигнул мне ободряюще. Я хотел было отказаться от игры, но потом передумал. Уверенность появилась, что быть мне сегодня в выигрыше. Игру здесь, похоже, Байрамов делает в содружестве с Аркадием Фомичом, вдвоем им не трудно по перворазью меня и побаловать. Это ведь в любом азартном деле закон: новичку выиграть дать или попробовать зелья бесплатно…

— Андрей Измайлович, в этой партейке тоже один к пяти идет? — громко спросил я у Байрамова.

— Да.

— Тогда я, пожалуй, сотенку брошу, — проговорил я, доставая записную книжку, — авось повезет бедному крестьянину, — и не без театральности швырнул я к рукам печника Григория половину своей зарплаты.

Шум вокруг стола сразу поутих, бригадные вроде как сомлели от неожиданности, но отговаривать от крупной игры никто не стал. Аркадий Фомич глянул на меня даже поощрительно и с заинтересованностью, ощерил в улыбке серебряные зубы, воскликнул восхищенно:

— Ну и молодежь у тебя, Измайлович! Отчаянная молодежь! Нам, старикам, негоже отставать. А ну перебью! — азартно вскричал он и швырнул на стол целую пачку красных кредиток: — Двести! Раскошеливайся, Измайлович!

— Сколько? — спросил Байрамов.

— Теперича получается на кону триста шестьдесят пять рубликов, — печник Григорий любовно огладил ладонями внушительную денежную кучу. — Колька ты ставить будешь?

— Нет! — откликнулся из-за стола Николай не поворачивая головы.

— Значит, с меня?.. — Байрамов зашевелил губами.

— Одна тысяча восемьсот двадцать пять целковых, — подсказал Аркадий Фомич.

Байрамов принялся отсчитывать деньги.