Борис Рощин - Открытая дверь

С того утра и появилась у меня потребность объясниться с Николаем, поговорить с ним по душам. Парень он оказался со своим характером и, что я очень в мужике ценю, не юбкострадателем, который от всякого смазливого взгляда слизняком раскисает и чувствами нежными сопливится. Был у нас один такой в стройуправлении, Гена Пономарев, инженер по технике безопасности. Ни одной юбки не пропускал. В портфеле своем постоянно туалетные принадлежности носил: мыло, зубную щетку, полотенце, пакетики с резиновыми изделиями, название которых вслух и в аптеке редко кто произносит. Бывало, спросят его: «Гена, зачем ты это таскаешь при себе целый день?» — «Откуда мне знать, — Гена отвечает, — где настигнет меня сегодня большое чувство?» Отец у него, помнится, в Ленинграде умер. Гена урну с прахом отца из Ленинграда привез и целую неделю похоронить ее не мог, в портфеле по юбкам таскал, плакался всем о папе, деньги на похороны стрелял, потом урну потерял. Если бы Николай хоть чуток на Гену походил, никаких угрызений совести у меня, уверен, не возникло. А так…

— Ксюша заставляет меня, Коля, за перо браться, — повторяю, — только Ксюша. Чтобы не думала она, будто ты один горшки обжигать можешь.

— Что ж, — Николай спокойно отвечает, помешивая угли хворостиной, — любовь к женщине всегда являлась одной из движущих сил в творчестве. Вся настоящая литература строится на любви и сострадании к человеку. На сострадании к людям, нуждающимся в еде, в здоровье, в любви, в духовных исканиях…

— Коля, брось трепаться, — говорю, — и давай начистоту. Ксюшка нравится мне, как никто. Поверь на слово. Не привык я в грехах своих каяться, но с тобой, признаюсь, поступил по-свински. Извиняться теперь, наверное, смешно, хочу просто, чтобы ты знал…

— Что дальше? — спросил Николай, поднимая на меня глаза. — Как теперь ты нашу судьбу решишь?

— Пускай Ксюша решает.

— А ты пока с Валентиной поживешь?

— Это уже не твоя забота.

— Вот как, не моя? — глаза Николая насмешливо прищурились. — Коль приходится отдавать свою невесту, так хоть не в гарем.

— Хохмишь… Ладно! Давай считать, что этого разговора у нас не было.

— Будем считать, — согласился Николай. — Послушай-ка, что у меня получилось. Сейчас только ухватил вчерне:

Тело сына Шота Георгиевича нашли мы в полдень на шестой день поиска. Накануне этого дня Максимыч объявил нам о своем решении прекратить к вечеру поисковые работы. Сделать это он мог бы и раньше. Искать утопленника в озере с илистым дном и при такой глубине… Но у него, как и у нас всех, не поворачивался язык сказать об этом Шота Георгиевичу.

Тело нашел Николай. Наткнулся на него, уже выходя из воды, в нескольких метрах от берега и возле того самого дерева, на котором провел все эти ночи Шота Георгиевич.

Прощаясь с нами, Шота Георгиевич опустил в карман дождевика Максимычу пачку с деньгами, произнес тихо:

— Всем… Помяните сына моего Вахтанга.

Максимыч достал пачку и твердо возразил:

— Извини, дорогой, сына твоего мы помянем обязательно. А денег не надо. За эту работу мы денег не берем, — и сунул пачку Шота Георгиевичу за борт бурки.

Шота Георгиевич вновь достал деньги и вопросительно обвел всех нас запавшими лихорадочными глазами.

— Не надо, — подтвердил Николай, — не берем.

— Не надо, — сказал я.

— Не надо нам ничего, — буркнул Федот.

Василий пробормотал что-то, тоже отрицательное.

Шота Георгиевич порывисто шагнул к Максимычу, обнял его, прижался щекой к его щеке, затем, резко повернувшись, зашагал прочь к машине и ни разу не оглянулся.

— Может, деньги сыну на свадьбу копил, а тут вишь какое дело, — проговорил Максимыч, как бы оправдываясь перед нами. — Не у всякого ведь деньги шальные.

— Ладно, чего уж там, — вздохнул Василий, — перебьемся. Я хоть шашлыков на всю жизнь наелся. А деньги все равно бы к Байрамову утекли.

Перехожу к рассказу о генеральном бильярдном сражении, которое дал я блоку «Байрамов — архитектор» в начале осени, в день квартальной премии. К этому дню стал я уже не просто хорошим бильярдистом, а бильярдным асом. В ночном клубе дяди Феди-бетономешальщика равных мне не находилось. Конечно же, я хорошо понимал, что забулдыги дяди Фединого клуба в сравнение с Байрамовым не идут, но… Предчувствие победы было. А разделаться с бригадиром и особенно с румяным архитектором хотелось прямо-таки до зуда в зубах. Силу свою перед Байрамовым ощущал еще и в том, что выходил против него теперь не один. После памятной командировки на Зеленое озеро мы с Николаем сблизились и во всем, что не касалось Ксюши, были друг с другом откровенны. С Ксюшей же мои отношения за лето дальше прежнего не продвинулись. Виделись мы редко, при встречах случайных улыбались друг другу, как всегда, со взаимной симпатией, но, если честно: не до Ксюши пока было. Жизнь моя текла словно бы в узком горном ущелье. Что по сторонам делается — не вижу и не интересуюсь, взгляд только вперед устремлен, к заветному бильярдному столу. В последний день командировки на Зеленом озере удалось мне наконец-то разговорить мужиков нашей водолазной станции на бильярдную тему. Попросил я каждого припомнить: сколько он выиграл у Байрамова и сколько проиграл ему за последний, к примеру, год? Подсчитал на бумаге цифры, и картина получилась удивительная. В среднем за месяц в кармане бригадира оседало от трети до половины всей артельной зарплаты, включая премии. Проценты особого впечатления на товарищей моих не произвели, но когда я назвал проигранные ими суммы за год в рублях, Федот с Василием закряхтели и зачесали затылки.

— Байрамова нечего винить, — неожиданно вступился за бригадира Максимыч, — во всем наша добрая воля. Силком он нас играть не заставляет. Хочешь — играй, не хочешь — домой иди. Бильярд — это тебе не карты. Тут выигрывает всякий, у кого рука твердая и глаз точный. Все на глазах идет и без обмана.

— Без обмана?! — я разозлился. — Ну и лапоть ты, Максимыч! Аркадий Фомич, по-твоему, зачем в бригаде отирается, не знаешь? Я этого «архитектора» сразу раскусил… — и я выложил свои наблюдения за нечестной игрой Аркадия Фомича, а также высказал подозрение, что и Гоша-маляр с ними в доле.

— Точно, за Гошей и я замечал, когда по крупной играем, — поддержал меня Николай.

— «Точный глаз», «без обмана»! — я не мог успокоиться. — Байрамов свой глаз каждое утро по часу на бильярде тренирует. И вечером, когда мы у частников в колодцах копошимся, он «точный глаз» на бильярде отрабатывает. В игре ему Гоша «верняков» поставляет, Аркадий Фомич — «свояков», которых он тоже без промаха укладывает. А ты кий раз в месяц возьмешь, да еще тебе стакан водки в зубы, чтобы шары двоились. У тебя глаза от желания разбогатеть пузырятся, а того не понимаешь, что он тебе нарочно фору дает, какую пожелаешь, специально с Аркадием Фомичом кучу денег на стол вываливают. Для приманки. Ведь у них никакого риска нет, ни малейшего! Как с котятами с вами забавляются, обирают, да еще и потешаются над вами. Бригадир наш на весь район гремит, на доске Почета с орденом висит, речь тебе о соцсоревновании толкает…