Борис Рощин - Открытая дверь

Удалось мне тогда немного расшевелить товарищей своих, настроить их слегка против Байрамова. Особенно Николай завелся. Убедился вдруг, что Байрамов выиграл у него подарочные часы командующего не без помощи Гоши-маляра. Теперь уже мне пришлось успокаивать своего напарника.

— Главное, — говорю, — Коля, не пороть горячку. Доказать словами мы ничего не сможем, а компашку байрамовскую спугнем. Мы с тобой накажем их прежде бильярдом. Я уже кое-что умею шарами рисовать, давай теперь соображать вместе.

На следующий день мы с Николаем подошли к бригадиру и попросили у него разрешения играть в свободное время на его бильярде.

— Потренироваться надо бы, Андрей Измайлович, — с простодушной ухмылкой объяснил я. — Думаем обыграть вас как-нибудь «на интерес».

— Пожалуйста, играйте в любое время, — тотчас согласился Байрамов, и мне показалось вдруг, что бригадир нас прекрасно понимает, а может быть, и знает уже о моем против себя выступлении.

Первые же тренировочные партии с Николаем на байрамовском бильярде очень меня порадовали.

— В самом деле, у тебя неплохо получается, — удивился Николай. — Я против Байрамова вряд ли потяну, а вот тебе если лето потренироваться… Осенью в квартальную премию у нас иногда очень крупная игра бывает. Мой тебе совет: замаскируйся до осени, не высовывайся пока против Байрамова. А в квартальную выходи на полную силу. Жаль только, что у меня с первого сентября экзамены в институте. Но я тебе сотню оставлю, может, и отыграешь мои часы у Байрамова. Он, паразит, часами этими и в бильярд свой меня втянул. Проиграл по глупости ему часы, а потом все хотел отыграть их. Да пословица верно говорит: «Не за то отец сына бил, что в карты играл, а за то, что отыгрывался».

Итак, подхожу вплотную к центральному месту в своем рассказе — к бильярдному сражению с Байрамовым и Аркадием Фомичом и далее коротко о том, какая удивительная история из всего этого получилась. Но прежде — о своих финансовых возможностях и обстановке в бригаде накануне сражения.

Материальное обеспечение мое складывалось из следующего: триста рублей у Валентины занял, две сотни скопились у меня от летних заначек, сто рублей Николай оставил на «отстрел» часов и очередная получка с квартальной премией — триста восемьдесят рублей. Итого девятьсот восемьдесят рублей. Когда я Максимычу сумму эту назвал, он мне два червонца еще из своих добавил, чтобы ровно тысяча была. Никогда прежде таких денег в руках я не держал и, честно говоря, до сих пор держать не довелось. Но не в этом дело. План на игру разработали мы вдвоем с Максимычем. Игру решили построить, с учетом проигрышей, по схеме: триста плюс триста плюс четыреста рублей. Если повезет, весь выигрыш на очередной кон — и до победы. В предстоящем сражении очень важной была для меня фора, которую даст Байрамов. До него, конечно же, дошли слухи о моих бильярдных успехах и мои критические высказывания в его адрес. В бригаде уже чувствовалось брожение, появились раздоры, усилились антибайрамовские настроения. Ходили слухи, что качальщики Федот с Василием крупно поговорили о чем-то с Гошей-маляром. Слухи эти подтверждал редкостной расцветки синяк вокруг заплывшего Гошиного глаза, хмурый Гошин вид. Неожиданно против Байрамова стал возникать самый обходительный с начальством член бригады печник Григорий. Мне самому довелось слышать, как на резонное, в общем-то, замечание Байрамова: «Ты пьян, Григорий!» — печник ответил бригадиру с крыши дерзко и нелитературно. Все реже и реже появлялся в бригаде Аркадий Фомич, на которого бригадные посматривали уже косо. Короче говоря, атмосфера в нашей комплексной бригаде накануне бильярдного сражения была тревожной, и я сомневался, состоится ли вообще игра? Но, как случалось и прежде, недооценил я и бригадира своего, и румяного архитектора. А что значит недооценить противника, про то нам взводный командир Ваня Скрипкин, помнится, не раз толковал.

Отметить квартальную премию собралась бригада в отдельном уютном коттедже летнего детского сада, в котором намечались у нас работы на ближайший месяц. Голубые эти домики-коттеджи, разбросанные по берегу озерца, были уже пустыми, но двухэтажный зимний корпус гудел детскими голосами; и поэтому директор лагеря выделил нам для встречи самый отдаленный коттедж, строго предупредив: «Чтобы ничего такого при детях вызывающего». Собрались, как обычно, около восьми часов вечера. Все собрались, за исключением Николая. Байрамов подъехал к коттеджу на «Волге», рядом с ним сидел Аркадий Фомич, на заднем сиденье — маляр Гоша и плотник Степан. Аркадий Фомич приодет был в приличный серый костюм, при галстуке, и, что я впервые заметил за ним, выпивши. И не слегка, а в хорошем уже поддатии. Ветровое стекло, казалось, светилось от его серебристой улыбки, и кулачок в ладошке кувыркался непрерывно. Байрамов был в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и выглядел, как всегда, человеком уверенным в себе и деловым. На руке его поблескивали часы с голубым циферблатом; Николая часы, которые обещал я своему напарнику «отстрелять» у бригадира непременно.

Встреча началась за сдвинутыми детскими столиками. Печник Григорий наполнил рюмки и тотчас хотел проглотить свою, но Байрамов остановил его, тронув за плечо:

— Подожди, Григорий! Успеешь, — и осторожно поднялся из-за столика. — Разговор сегодня у нас будет серьезный, и лучше вести его на трезвую голову.

Гомон за столиком смолк, бригадные поутихли. Аркадий Фомич легонько постучал вилкой по бутылке коньяка и хихикнул. Байрамов бросил на архитектора недобрый взгляд, тронул рукой рюмку на столе и начал так:

— Друзья! — (Заметьте, не «товарищи», как раньше, а «друзья».) — Прежде всего разрешите коротко подвести итоги нашей летней работы. Сработали мы лето неплохо, замечаний от заказчиков в наш адрес не поступало. На заработок и премию никто из вас, мне кажется, тоже сетовать не может. Так?

— Ага… — первым откликнулся я.

— Но… — Байрамов повысил голос, — дисциплина в бригаде за последнее время не на высоте. Выпивки в рабочее время появились и, что главное и чего прежде у нас не водилось, склоки. Не знаю и знать не хочу, откуда это исходит…

В этом месте байрамовской речи несколько человек (маляр Гоша, плотник Степан и, что больше всего разозлило меня, хихикающий под мышкой Байрамова пьяненький архитектор) повернули головы в мою сторону и посмотрели на меня демонстративно.

— …но предупреждаю, — продолжал бригадир жестко, — бардака в бригаде не потерплю. Помните, о чем я просил всех, когда уговаривали меня на бригадира? Кому не нравится работа и порядки, бери расчет. А нет, приглашай обратно Мордачова, тогда всем вольготно будет бездельничать.