Борис Рощин - Открытая дверь

Анатолий Иванович опрометью кинулся к двери. Толкнул ее, розово-стеганую, крикнул:

— Настя, воды!

Насти на месте не было. Анатолий Иванович заметался по Настиному «предбаннику», ища графин с водой, и нашел его стоящим на полу возле сейфа. В сознании Анатолия Ивановича промелькнуло вдруг некоторое сомнение насчет содержимого Настиного графина, но в кабинете призывно-требовательно рычал Игнатенко, и размышлять было некогда.

Павел Павлович буквально вырвал графин из рук директора, запрокинул его над распахнутым клокочущим ртом, и…

Как рассказывал позднее Анатолий Иванович своим приближенным, глаза у Павла Павловича начали белеть и надуваться, словно мыльные пузыри. Потом он захрипел, схватился за стул и повалился на пол. На крик директора сбежались конторские, стали отхаживать начальника управления, раздобыли стакан настоящей воды, которую Анатолий Иванович, прежде чем поднести к посиневшим губам Павла Павловича, самолично попробовал. Кто-то позвонил в «скорую», оттуда ответили, что все машины на выезде и надо подождать. Медицинская помощь, однако, не потребовалась. Начальник сельхозуправления пришел в себя, порозовел лицом, но продолжить беседу с Анатолием Ивановичем не пожелал. Неуверенно сошел с крыльца, уселся в «Волгу» и отбыл в неизвестном направлении.

В заготконторе историю с Павлом Павловичем Игнатенко обсуждали все. Дивились шустрости Анатолия Ивановича, его решительным действиям по спасению начальника управления, смеялись. Директор заготконторы, несмотря на всю серьезность создавшейся обстановки, польщенно посмеивался. Под конец рабочего дня, когда стало совершенно ясно, что начальник управления в заготконторе больше не появится, Анатолий Иванович окончательно пришел в себя от перегрузок рабочего дня и пригласил в кабинет двоих: шкурятника Бориса Иосифовича и прессовщика дядю Колю. И задернул на окне шторку.

Елена Александровна возвращалась домой растерянная. В похоронном бюро она узнала, что автокатафалк на ремонте и ей необходимо самой искать транспорт. По дороге она встретила машинистку Настю Пахомову, и та сказала ей, что директор заготконторы обещал машину, но окончательно еще не решено. И еще сказала: в заготконторе ей собрали деньги на похороны. Елена Александровна почему-то ответила, что деньги у нее есть, денег у нее хватит и ничего такого ей не надо. На самом же деле денег в сумочке оставалось совсем мало. Елена Александровна не могла даже вспомнить, куда потратила их. Настя Пахомова о чем-то просила ее. Кажется, надо сказать директору, если спросит, что Настя была у нее и все устроила. Что устроила и зачем сказать, Елена Александровна так и не поняла.

От навалившегося на нее горя и похоронных забот Елена Александровна едва стояла на ногах. В свою квартиру на третий этаж она поднималась очень-очень медленно, держась за перила и отдыхая на лестничных площадках. Безмолвные двери равнодушно и жутко следили за ней мутными выпуклыми глазами. Елена Александровна не любила и боялась смотровых глазков на дверях, ей всегда казалось, что за дверьми кто-то стоит и наблюдает за ней.

Внизу в подъезде гулко хлопнула дверь, раздались детские голоса, смех, Елена Александровна заспешила по лестнице. На своей площадке она остановилась, прислушалась. Людские голоса приближались.

Елена Александровна торопливо открыла дверь и, войдя в прихожую, замерла, прислонившись к стене. Ее квартира была пустой и холодной. Елена Александровна подумала, что ей предстоит провести в этой жуткой пустоте еще одну бессонную ночь, завтра же бесконечные похоронные дела, к которым она не знает как подступиться, а мама лежит и ждет…

Елена Александровна застонала и выронила из рук сумочку.

Голоса и детский смех звучали совсем рядом, на площадке. Она узнала по голосам соседских девочек — близнецов Олю и Машеньку, с которыми любила беседовать при встрече на лестнице и которых частенько угощала конфетами. С родителями близнецов — молодой белокурой женщиной и тихим вежливым парнем — Елена Александровна знакома не была, но здоровалась. Однажды она увидела в районной газете фотоснимок своих молодых соседей и узнала по подписи, что белокурую женщину зовут как и ее — Лена, и она работает швеей на трикотажной фабрике. Мужа ее зовут Сергей, и он работает в одном цехе с женой наладчиком. Тогда, глядя на улыбающиеся лица своих соседей, Елена Александровна впервые в жизни позавидовала…

Голоса и детский смех на площадке смолкли, наступила тишина. Елене Александровне стало страшно. Она толкнула дверь, выскочила на лестничную площадку и замерла с прижатыми к груди руками под пристальными взглядами смотровых глазков. Стояла так долго, цепенея и сдерживая крик, потом бросилась к двери соседки-швеи и что было сил застучала в нее. Дверь распахнулась, и Елена Александровна увидела совсем рядом большие женские глаза.

— Что случилось? — спросила швея. — Что с вами, соседка?

— Ой! — простонала Елена Александровна, с отчаянием глядя в участливые глаза швеи. — Ой, помогите мне! Не оставляйте меня одну, не оставляйте! Я не могу больше одна… — и стала сползать по дверному косяку на холодный цементный пол.

— Сережа! Сергей! — крикнула швея, подхватывая Елену Александровну под руки. — Иди сюда! Да скорее же!..

Впервые в жизни Елена Александровна ночевала у чужих людей. И, что самое странное, не чувствовала себя чужой в этом доме. Она лежала в мягкой постели и не выпускала из своих ладоней сухую и жесткую руку швеи. От проглоченных таблеток у нее слипались глаза, но она упорно приподнимала веки и все хотела что-то сказать соседке, объяснить.

— Спи, Лена, спи, — тихо, совсем как в детстве мама, шептала женщина и гладила ее лоб шершавой маминой ладошкой. — Ни о чем не думай и спи. Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Из-за двери послышались тихий смех, возня. Елена Александровна настороженно прислушалась: неужели пришел скандалист Василий Максимович? Сейчас он позвонит, сейчас… Но нет, шаги не его. Может быть, Петя? Надо сказать маме, чтобы открыла Пете дверь… Нет, это не Петин голос.

За дверью что-то стукнуло, упало. Елена Александровна вздрогнула и открыла глаза.

— Тише вы, чертенята! — шепотом крикнула швея. — Тише!

Елена Александровна несколько мгновений лежала с открытыми глазами и бьющимся, как у мамы во время воздушной тревоги, сердцем. Ей казалось, что за дверью упал костыль…

Потом глаза ее, помимо воли, сомкнулись, и, уже засыпая, Елена Александровна все прислушивалась напряженно: не раздадутся ли под дверью страшные булькающие звуки, не постучат ли тихо…