Борис Рощин - Открытая дверь

Грузчики

Старый маневровый паровоз, тяжело отдуваясь, толкал впереди себя три заиндевелых на морозе пульмана. Несколько раз он пытался свистнуть, но кроме шипения и пара выдать ничего не мог. Машинист высунулся из окошка паровоза и сердито крикнул стоящему внизу человеку:

— Антоныч! Оглох, что ли! Куда подавать?

— Какая тара?

— Вроде картофельные.

— К эстакаде двигай. К старой эстакаде.

Опережая лязгнувшие вагоны, Антоныч побежал по шпалам к темнеющей впереди эстакаде. Там уже орудовали лопатами его грузчики, расчищая эстакаду от снега и втаскивая на нее тяжелые щиты-сходни. Поддержанный чьей-то рукой, бригадир легко, словно не отмечал недавно сорок пятый свой день рождения, вскочил на скользкие тесаные бревна.

— Веселей, ребята! На эстакаду вагоны выбрасываем!

— На трактор велено, — неуверенно возразил остроносый худой грузчик в старой латаной телогрейке.

— Степа, не возражай бригадиру, — розовощекий приземистый здоровяк, по прозвищу Пряник, весело подмигнул остроносому товарищу и нырнул под вагон.

— Крепи вагоны! Открывай двери!

Грузчики сноровисто летали от вагона к вагону, «закусывали» — подкладывали под колеса куски досок, ломиками сдвигали тяжелые ржавые двери, прихваченные ледком. Спешили. Каждый понимал: успеют они до прихода заведующего овощной базой Луки Петровича начать выгрузку тары на эстакаду — ящики пойдут по пять рублей за тысячу. Не успеют — придется грузить их на прицеп Володиного трактора, везти на тарный склад, сгружать, штабелевать, и все за те же пять рублей. Эти несложные, но весомые для кармана грузчиков расчеты торопили их, подгоняли. Бригадир с тревогой посматривал в сторону овощехранилища, откуда с минуты на минуту мог показаться Лука Петрович, или Голуба, как за глаза звали они его. В другое время Антоныч не рискнул бы пойти наперекор воле Голубы, но сейчас… Вторую неделю бригада без заработка. Вагон — два тары в день для четырех здоровых мужиков — смех курам. Дед Саша с тарного склада — и тот посмеивается над ними, на поденку зовет, ящики ремонтировать. Тьфу! Да, это не осень, не сезон, когда совхозы заваливают базу картошкой, овощами, дикорастущими, и только успевай вертеться, отгружай вагоны. В сезон грузчик на базе — фигура заметная. Сам Голуба ломает шапку не только перед ними — коренными, штатными грузчиками, но и перед халтурщиками, шабашниками, «волками» и прочей разновидностью этой шушеры.

Конец лома в дверной дуге вдруг соскользнул, и Антоныч, чертыхнувшись, больно ударился о дверь локтем.

— Заклинило, — сказал Степа, — трактором надо попробовать дернуть.

— Снизу, снизу шевельни, — перебил его бригадир, — колупни, говорю, снизу. Не видишь — перекосило.

Дверь не поддавалась. Антоныч понимал, что Степа прав, без троса и трактора с места ее уже не сдвинешь. Как быть? «Беларусь» подогнать — минутное дело. Но Голуба вот-вот выпорхнет, и тогда прощай эстакада.

— Бригадир, «волки»!

В предрассветном сумраке по шпалам железной дороги двигалось несколько темных, сгорбленных морозом, фигур. Впереди двигалась фигура в светлом летнем плаще и в резиновых сапогах с мушкетерскими отворотами. Антоныч сразу признал в ней вожака заготконторских «волков» Ваську, по прозвищу Дурмашина, бывшего грузчика с лимонадного завода, выгнанного оттуда за воровство «черта» — спиртового раствора. Подойдя к вагонам, «волки» остановились молча, вожак стремительно и легко взлетел на эстакаду.

— Привет, Антоныч! — крикнул Дурмашина и, заглянув в вагон, разочарованно протянул:

— Ящички… картофельные. Не пойдеть. Айда, ребята, на консервный. Там стеклотара на подходе. Здеся за пятерку пуп надорвешь.

«Волки» исчезли как-то сразу, будто растворились в темноте. Антоныч даже не успел отругать Ваську Дурмашину. Это из-за его «волков» срезали им расценки на тару. Мыслимое ли дело: срезать грузчикам расценки сразу наполовину. Другое дело на заводе где, на предприятии. Станки новые появились, приспособление какое для облегчения — само собой, меняй расценки. А тару из вагонов выгружать — не придумали еще механизацию. Здесь основное — хребет да руки. Вот тебе и выходные. В кои времена отдохнули с бригадой два дня подряд, на рыбалку съездили. А «волки» вон что натворили за это время. Всю бухгалтерию переполошили. По тридцать пять рублей на «нос» в день выколотили. И сразу ухнули расценки. Сколько ни доказывал в бухгалтерии, в завкоме, директору Заготконторы — куда там, и слушать не хотят. А того в расчет не берут, что «волки» одним днем живут. Они после такой работы три дня пьянствовали и неделю опохмелялись.

Поминая «волков» и бухгалтерию недобрым словом, Антоныч беспокоился не столько за себя, сколько за бригаду. Ведь не печенье перебирают они. С утра до поздней ночи хребет трещит. При таком обороте дел недолго и рассыпаться бригаде. Сколько за эти годы перебывало с ним напарников. Иной дня не выдерживал, другой неделю, месяц дюжил. Потом уходили. А эти прижились, третий год вместе. Подходящие ребята, жаль, если разбегутся. Размышляя так, бригадир возился с проклятой дверью и не заметил, как подошел заведующий базой Лука Петрович.

— Голуби вы мои удалые! Трудитесь уже? Здравствуйте, голуби! — не проговорил — пропел заведующий.

Голос у Голубы мягкий, бархатный. И сам он весь кругленький, сдобный, с безбровым бабьим лицом. Только глазки его, всегда прищуренные, от которых ничто не укроется на базе, — с огоньками.

— На эстакаду выгружать решили?

— На эстакаду, — хмуро подтвердил Антоныч.

— На трактор не хочется?

— Не хочется, — Антоныч вновь принялся за дверь, чувствуя в словах заведующего издевку.

— А я вам, голуби, помощничка привел. Сосед мой. Подзаработать хочет на каникулах, рыжая голова. Будьте ласковы, голуби, примите в артель. А ящички, так и быть, на эстакаду выбрасывайте. После обеда еще два полувагончика товарная обещала.

Только теперь Антоныч обратил внимание на высокого сутуловатого парня, стоящего поодаль. На парне было потертое легкое пальто и меховая шапка-ушанка с нависшим на глаза козырьком. Подбородок ему прикрывал воротник свитера, из-под шапки до самых плеч торчали ярко-рыжие космы. Одно то, что парень этот был рекомендован Голубой, не располагало бригадира к новичку. Принимать чужака сейчас, когда грузчики сами без заработка?

— Шустрить будем, — строго предупредил Антоныч заведующего.

Голуба как будто даже обрадовался.

— Шустрите, голуби, шустрите. Сосед мой сам из шустрых.

Решение шустрить — ответственное решение. На него нужно согласие всей бригады.

Предложение Антоныча шустрить грузчики восприняли по-разному. Розовощекий Пряник обрадовался, как ребенок, которому пообещали показать цирк. Он крутанул шарообразными плечами и подмигнул остроносому Степе: