Борис Рощин - Открытая дверь

Бригадир вдруг пружинисто присел, легко рванул тройник себе на плечо и побежал. И сразу оторвался от Рыжего. Обгоняя бригадира, держа, как и он, ящики на плече, помчались по эстакаде Пряник, Степа, и даже неразговорчивый мешковатый Кулик-Ремезов затрусил рысцой. Грузчики начали шустрить.

Рыжий растерялся. Он попробовал бежать, но тройник сполз у него с живота на колени, бежать не давал. Рыжий попытался взять его на плечо, но ящики вдруг начали рассыпаться, заломили ему руку, поползли за спину.

— Берегись! — крикнул бригадир.

Тройник с грохотом упал, рассыпавшись у самых ног Кулик-Ремезова.

Грузчики шустрили молча. Пряник со Степой, перемигиваясь, точно выводили новичка на «шляпу». Их тройники успевали ложиться в пятый-шестой ряд. Рыжему оставался верх — седьмой. Кинуть обледенелый тройник с живота в седьмой ряд нелегко даже опытному грузчику. Рыжий выдыхался быстро. Перегнувшись, запрокинув голову, он с трудом выжимал тройник на вытянутые руки и досылал его вверх уже из последних сил. Все понимали: если новичок не возьмет груз на плечо, он продержится лишь несколько минут.

Антоныч бросил взгляд на часы. Они шустрили всего четверть часа. Бригадир вдруг поймал себя на мысли, что он разочарован кудлатым. В глубине души, и отчего — непонятно, ожидал он от Рыжего большего. Этот неразговорчивый и, видать, с норовом парень чем-то задел его. И хотя рекомендован ему был Лукой Петровичем, слишком не похож он на мягкого, скользкого Голубу.

Бригадир бегал с грузом легко, свободно, без заметного напряжения. Каждое движение его точно рассчитано, отработано и отшлифовано годами работы. Его плечо, как катапульта, выбрасывает тройник за тройником, и они ложатся один к одному ровно, без перекосов. И все же Антоныч чувствовал, что шустрить ему уже не просто. Не то чтобы тяжело шустрить, а так… не по годам, видно. Нерасторопность какая-то в ногах появилась, ватность. Без суеты хочется поработать, без беготни этой жеребячьей.

Бригадир оглянулся на новичка. Рыжий, к его удивлению, еще пытался держаться за ним, догонять. Совсем рядом увидел Антоныч залитое потом веснушчатое лицо, закушенную губу. Глаза у Рыжего были упрямые и злые. «Ишь занозистый, поупирается еще», — решил Антоныч. Приметил он также, что парень не ловчит, не пытается бросить груз где полегче, а это качество в грузчике бригадир ценил высоко.

Вагон был наполовину пуст, когда Антоныч уловил момент: Рыжий «готов». Парня водило из стороны в сторону, бросало по эстакаде, будто она колыхалась под ним. Он уронил ящики, волоком подтащил их к штабелю, ткнулся в него головой. Так, не разгибаясь, мгновение отдыхал. Перед ним была очередная «шляпа», на которую вывел его сияющий парным румянцем Пряник. В этот критический для новичка момент бригадир, неожиданно для всех, опередил Рыжего. Плечо-«катапульта» Антоныча выстрелило, тройник легко взлетел вверх, закрыл «шляпу». Пряник и Степа недоуменно переглянулись, Кулик-Ремезов пробормотал:

— Ежели так — оно конешно, — и охотно сбавил шаг.

В вагоне, когда наклонился Рыжий за грузом, бригадир буркнул:

— На плечо бери. — И шлепком поправил его руку на ящиках.

Затем у штабеля посоветовал:

— Наверх с тройника бросай. Подложь, подложь, говорю, тройник под ноги-то!

Несколько ходок и, под присмотром бригадира, новичок выправился, догнал Антоныча, пошел за ним след в след. Грузчики шустрили уже неохотно, по инерции, понимая, что выбить из бригады Рыжего теперь не удастся. Все были недовольны бригадиром. Даже замотавшийся в беготне, исходящий хворобым потом Кулик-Ремезов неодобрительно изрек:

— Как надо — давайте. А получилось шиш.

— Перекур! — объявил бригадир.

Заведующий базой Лука Петрович взглянул на часы. Было без двух минут десять. Вот-вот должен показаться директор Заготконторы. Иван Александрович никогда не запаздывает, приходит проверять работу базы ровно в десять.

Заведующий выглянул в окно. Из бревенчатого домика, что стоял напротив базы по другую сторону шоссе и где располагалась резиденция Ивана Александровича — его кабинет и бухгалтерия Заготконторы, вышел человек. Лука Петрович узнал директора. Торопливо достал стакан и протер его несвежей тряпкой. Потом достал из железного ящика-сейфа пузатый графинчик «Плиски» и тоже протер.

Иван Александрович вошел в конторку базы глубоко и сухо покашливая. По этому сухоутробному директорскому кашлю подчиненные, даже не видя директора, а только слыша кашель его, безошибочно определяли: Иван Александрович трезв. А некоторые, обладающие особо тонким слухом, как например вожак заготконторских «волков» Васька Дурмашина, по оттенкам директорского кашля достаточно точно определяли количество выпитого Иваном Александровичем, марку питья его и даже, с точностью до получаса, время дня. Само собой понятно, что по директорскому кашлю определялось и настроение Ивана Александровича — фактор в делах заготконторских немаловажный.

Войдя в конторку базы, Иван Александрович не задерживаясь прошел «общую» половину, где сидела возле оконца сторож Петруничева, укутанная до пояса шерстяным платком. При виде директора сторожа Петруничеву будто подбросил кто, она сорвалась с лавки и принялась молча отбивать вслед Ивану Александровичу поклон за поклоном. Иван Александрович без стука толкнул дверь кабинета заведующего базой, вошел в кабинет и молча пожал Луке Петровичу руку. Снял шапку, расстегнул пальто, развалился на потертом диване и принял из рук заведующего наполненный стакан.

— Будьте здоровы, Иван Александрович! — проговорил Лука Петрович и придвинул к директору чашку с отборными огурчиками своего, базовского посола.

— Будем здоровы, — согласился директор и неторопливо выпил. Похрустел огурцом, пообождал маленько, спросил: — Как дела?

— Тару выгружаем, картофельные. На завтра обещали контейнера. Три вагона.

— Зашьемся мы с этими контейнерами, — директор поморщился. — Придумали тоже, картошку в контейнерах грузить! Как будем контейнера в вагоны затаскивать? Нашими дохлыми электрокарами?

— Что делать, Иван Александрович! Мудрят, изобретают, даром хлеб не едят. Будьте здоровы, Иван Александрович.

— Будем здоровы, — вновь согласился директор и не спеша выпил. Пообождал маленько, спросил: — Отчего, Лука Петрович, люди, вот я к примеру, со лба лысеют?

— От ума, наверное, — заведующий хохотнул.

— Верно, — подтвердил Иван Александрович, — от ума. А отчего с затылка плешь?

— Этого я не знаю, Иван Александрович.

— Гуляет. А отчего, Лука Петрович, как у тебя вот: и со лба, и с затылка голо?

— От забот, наверное.

— Гуляешь с умом! — объяснил директор и захохотал трубно, закашлялся.