Борис Рощин - Открытая дверь

Первая встреча заготконторских «волков» с новым директором произошла в обстановке строго официальной. Через заведующего базой «волки» были приглашены в директорский кабинет на собеседование к двадцати часам ровно. Среди приглашенных находился и штатный плотник конторы Василий Яковлевич Кузьмин, как человек хорошо знающий «волчий» быт и тяготеющий к нему. «Волков» настолько серьезно встревожило и озадачило непривычное для них директорское «приглашение», что в этот день они почти не пили.

На приеме из руководящих работников Заготконторы присутствовал, помимо директора, один Антоныч и никого более. Накануне у Антоныча с директором произошел довольно резкий разговор-спор по поводу «волков».

— Что вы делаете, чтобы вывести этих людей из скотского состояния, в котором они находятся? — спросил директор.

— Я так полагаю, Илья Терентьевич, что из скотского состояния человек может вывести себя только сам, — спокойно ответил Антоныч.

— Ошибаетесь, Антон Павлович, — резко возразил директор. — Без помощи окружающих людей к нормальной человеческой жизни этим больным людям не вернуться. А мы с вами, мне кажется, даже не делаем попытки помочь им.

Антоныч хотел спросить у директора, откуда тому, по всему видать человеку непьющему, знать, что могут «волки» и чего не могут. Ведь он в их шкуре не был. Но не спросил Антоныч про это у директора, подумал только: «Зачем болтать зря? От разговоров Дурмашина с дружками пить не перестанет».

— Извините, Антон Павлович, — продолжал директор, — я слышал, что раньше вы сами страдали от этой беды. Скажите откровенно: у таких вот сильно пьющих людей имеется желание бросить пить? Или же оно со временем притупляется, пропадает?

Антоныч усмехнулся невесело, ответил не прямо:

— Если у вас, Илья Терентьевич, зуб болит зверски, щеку разнесло так, что мать родная не узнает, люди в сторону от испуга шарахаются, как думаете: пропадет у вас когда желание боль унять?

— Вот видите, Антон Павлович! И наша с вами обязанность помочь этим людям. Мы должны им помочь!

Антоныч помрачнел. Уж очень он не любил такие вот агитразговоры. А ведь директор поначалу казался ему мужиком деловым, не болтуном.

— Я, Илья Терентьевич, никому ничего не должен, — сухо ответил Антоныч, — и в воспитатели не нанимался. Мое дело вагоны грузить, план выполнять. А с «волками» вон ни милиция, ни горисполком совладать не могут. Куда уж нам!

— Потому и не могут совладать, что на местах к ним такое отношение, как у вас, — помрачнел в свою очередь директор Заготконторы. — Жаль, что в этом вопросе мы с вами не находим общего языка. Секретарь горкома говорил мне о вас не только как о трудолюбивом человеке, но и как о человеке неравнодушном, отзывчивом. Жаль…

После этого разговора с директором Заготконторы Антоныч весь день ходил с неприятным осадком в душе. Злился на директора, который вместо того, чтобы договориться с абразивным заводом о подзарядке аккумуляторов кар, пытается отучить от зелья Ваську Дурмашину и его дружков. Да, их легче от еды и воды отучить, чем от спиртного. И не его это дело, не Антоныча, хватит у него своих забот. Ему никто не помогал, а поднялся на ноги, устоял.

Но, с другой стороны, Антоныч понимал, что в чем-то директор прав, подмога нужна всем. Даже ему (а себя Антоныч не без оснований считал мужиком настырным) было бы трудно подняться, не окажись рядом с ним матери его Серафимы Васильевны, доктора-соседа Федора Федоровича, прораба Василия Николаевича, других многих людей, которых уважал Антоныч и которым, в свое время, стыдился смотреть в глаза. У него была такая могучая жизненная опора, как дед его Данила Матвеевич, была любовь к Марии. А что есть у Васьки Дурмашины, какая у него имеется опора? Живет не одним днем даже, одной минутой. Ему все на свете, своя жизнь и чужая — трын-трава. Из всех заготконторских «волков», пожалуй, один только Петька Убогий еще гож на что-то, может подняться. Вот ему подмогу оказать надо. Но как?

Петьке Убогому Антоныч симпатизировал давно, с того самого дня, когда попросил Петька отправить переводом заработанные деньги своей семье в Псков. «Дочке», — пояснил он. С тех пор Петька частенько, особенно в сезон, когда бывал при деньгах, просил Антоныча перевести деньги в Псков на имя Веры Павловны Осиповой, бывшей своей жены. Сам появляться на почте Петька не решался, стыдился одичалого своего обличия, да и не дошел бы он с деньгами до почты, на пути к ней дежурили винные магазины и пивные лари.

Все заготконторские «волки» дружно откликнулись на предложение директора Заготконторы встретиться для беседы и ровно в назначенный срок тихо и скромно расселись в директорском кабинете на голубых полужестких стульях. На лицах их, исключая лицо Дурмашины, застыло очень серьезное и очень внимательное выражение, какое бывает на лицах неизбалованных людей в ответственные минуты жизни. На физиономии же штатного плотника конторы блуждала, как всегда, вольнодумная и даже слегка фамильярная ухмылка.

Антоныч сидел возле директорского стола и ждал, что скажет Илья Терентьевич Ваське Дурмашине и его дружкам. Он не сомневался, что они с неподдельным вниманием и интересом выслушают его, могут искренне раскаяться и пожелать исправить непутевую свою жизнь, в порыве чувств рвануть на груди рубаху, но выйдя из кабинета начнут «соображать».

— Кто из вас Хинце? — спросил директор.

От неожиданности Лешка Локатор вздрогнул, шевельнул ушами и, поднимаясь со стула, прохрипел:

— Я Хинце.

— Артур Иванович Хинце не родственником вам доводился?

— Отец, — голос Лешки сорвался, серое лицо пошло пятнами.

Несколько секунд директор испытующе разглядывал Локатора, затем негромко заговорил:

— Вы садитесь… Мы с Артуром Ивановичем несколько лет работали вместе. После войны. Я хорошо знал его… Его многие в нашем городе знали и помнят до сих пор. В моей памяти он навсегда остался человеком честным, скромным, верным товарищем. Таким отцом может гордиться любой из нас. Думается, что и Артур Иванович хотел бы гордиться своим сыном. Или, по крайности, не стыдиться его. Не буду читать вам нравоучения, но, видимо, пора посмотреть на себя со стороны, подумать и кое-что решить для себя. Посильную помощь, в которой вы нуждаетесь, Заготконтора вам окажет. Но и к вам будут предъявлены требования, какие предъявляются ко всякому рабочему человеку в нашей стране. Что вам необходимо прежде всего, чтобы наладить свой быт и работу?

«Волки» молчали, опустив головы. Лишь Васька Дурмашина кривил губы, порываясь что-то сказать, но не решался.

— Ну, ну, Василий, говори! — подбодрил Антоныч штатного плотника. — Чего тебе надо, чтобы по-человечески жить?