Борис Рощин - Открытая дверь

Сезон еще не начался, а голова у нового заведующего базой уже шла кругом от забот и волнений. Впервые за многие годы трудовой жизни Антоныч почувствовал себя на работе неуверенно. Почувствовал себя не на своем месте.

Новый директор Илья Терентьевич Поддубный (тот самый, который возглавлял ревизию на базе) две недели возглавлял Заготконтору, а для всех ее работников оставался загадкой. Это было тем более удивительно, что заготконторские на своем веку повидали немало директоров и научились быстро распознавать их деловые и моральные качества. Главный вопрос, на который искали ответа заготконторские в новом директоре, был: пьет или не пьет? Если директор пьет, то сразу все становилось на свои места. Он был бы понятен многим и привычен, никаких особых производственных новшеств, служебных выкрутасов с его стороны можно было не ожидать, а работать и жить спокойно, как заведено. Если директор не пьет (а такой пример в истории Заготконторы был еще на памяти тетки Фроси — старейшины конторы), то могли возникнуть многие непредвиденные обстоятельства, тормозящие выполнение плана или даже срывающие его. Тетка Фрося толком не могла объяснить, что конкретно не ладилось у них тогда при непьющем директоре, но уверяла, что от полного развала Заготконтору спас директорский инфаркт, после которого он ушел на пенсию.

Пока что Илья Терентьевич ни с кем до традиционного заготконторского «стаканчика» не сближался, но заготконторские с выводами не спешили, рассуждая по проверенному русскому обычаю: поживем — увидим.

Первым с новым директором поговорил по душам дед Саша с тарного склада. А дело было так.

Дед Саша с Романом Фроловым и Николаем Акуловым, вновь вернувшимися на тарный склад после длительного зимнего отдыха, складировали картофельные ящики, отремонтированные за день. Роман с Николаем — старики года на три-четыре помоложе деда Саши, но слабосильнее его и бесхарактерные, укладывали ящики в тройники, дед Саша выполнял самую трудоемкую операцию — бросал тройники в ряды. Ящики были сухие, но выше пятого ряда бросить тройник дед Саша уже не мог. Хотя и пять рядов для его лет и второй инвалидной группы выглядели внушительно. Дед Саша работал молча, но всем своим недовольно-нахохлившимся видом как бы говорил: ворочай тут за вас, ель зеленая! Пенсионеры понимали, кто на складе главная ударно-трудовая сила, и потому подтаскивали ящики к ногам бригадира с видом виноватым и слегка заискивающим. Дед Саша собственноручно проверял каждый ящик, выбраковывал с подгнившими и треснутыми рейками, особо следил за тем, чтобы шинка по краям ящика опоясывала все рейки до единой. Шинку эту пенсионеры не любили больше всего, пробивать ее гвоздем — нужна сноровка. Без сноровки все пальцы молотком обобьешь, гвозди попортишь, а толку никакого. Дед Саша даже ржавый, бывший в употреблении гвоздь вгонял в шинку с одного удара и любил демонстрировать этот прием перед пенсионерами-новобранцами, не искушенными в тарном деле.

Складируя отремонтированные ящики, дед Саша заметил вдруг высокого белоголового человека, входящего в ворота склада, и сразу признал в нем нового директора Заготконторы Илью Терентьевича Поддубного, хотя видел его только раз в конторе, да и то мельком. Взволнованный, дед Саша поспешил навстречу начальству, забыв поздороваться от волнения, представился:

— Дед Саша я. Заместо старшого тута на складе вроде как…

— Здравствуйте, дед Саша.

— Желаем и вам здоровьица, Илья Терентьевич. Посмотреть тарный склад желаете?

— Да, хочу посмотреть.

— Все в лучшем виде покажем и расскажем вам, Илья Терентьевич. Шибко не любит начальство сюды приходить. Непорядка много. Последний раз директор прежний Иван Александрович был здеся, дай бог памяти, в запрошлом годе на троицу. Спал здеся у меня.

— Почему же нет порядка, дед Саша? Вы старший на складе, вот и наведите порядок.

— Как наведешь, Илья Терентьевич, кады не слушаются меня грузчики. Говорю им: не складайте капустную клетку вперемежку с яблочными. Нет, складают. И помидорную тару с клубничной валют. А того в толк не возьмут, что клубника наперед помидор поспевает. Как припрет надобность — начинают ящики с места на место перебрасывать, сортировать. Перебьют все, разломают, а мы ремонтируй.

— Тесно тут у вас. Надо расширять склад.

— Надо расширять, — согласился дед Саша. — Я сколь раз говорил Луке Петровичу: давай перенесем забор до оврага, сразу места вдоволь. Да не резон ему было расширять склад.

— Почему не резон?

— А как же, ель зеленая! — возбудился дед Саша. — Картофельные тройники складировать до восьмого ряда — по пять рублей тысяча идут. А выше восьмого ряда — восемь рублей тысяча. По нонешней тесноте все картофельные в двенадцать рядов кладем.

— Почему же заведующий базой не хотел расширять склад? — не понял Илья Терентьевич.

— До восьмого ряда грузчики Антоныча картофельные складировали, — продолжал терпеливо разъяснять дед Саша тонкости тарного дела новому директору, — а выше восьмого ряда, эвон какая верхотура, «волки» Дурмашины складировали. И тоже по пять рублей за тысячу ящиков получали. Три рубля разницы Лука Петрович себе определял. За тесноту, значит. Вот и не резон ему было расширяться.

— Почему же молчали эти… Дурмашина? Почему грузчики не жаловались?

— Грузчики свое правильно получали. А «волки» Луке Петровичу слово поперек сказать не могли. Чуть што — сразу милицейскую машину из вытрезвителя вызывает. Васька Дурмашина прямо на ту машину с двенадцатого ряда сколь разов рушился. И хоть бы што ему, ель зеленая!

— А вы почему молчали? Тоже боитесь машины из вытрезвителя?

— Я на работе непьющий, — дед Саша слегка обиделся. — Я инвалид, у меня вторая группа. Голова на войне проломленная и контужен. Я Луке Петровичу только слово скажи — сразу вон со склада. Ты, говорит, инвалид второй группы, тебе работать законом не положено. Отдыхай, говорит, у тебя пенсия. Поживи-кось сам на мою пенсию. У меня дома вон — старуха парализованная лежит. Второй год не живет, не помирает. А я от работы на воздухе здоровею только. Мне труд на пользу идет. Иван Александрович мне путевку в санаторию обещал выхлопотать. А бухгалтерша старшая Анна Никифоровна, которую вместе с Лукой Петровичем посадили, говорит мне: «Мы тебе, дед Саша, путевку в санаторию давать не имеем права, потому как ты работаешь у нас в Заготконторе незаконно. Мы тебе лучше грамоту дадим».

— Дали грамоту? — спросил без улыбки Илья Терентьевич.

— А на кой мне грамота? Мне и санатория не нужна, я хотел туды Алену отправить подлечиться, покуда она была не парализованная.

Дед Саша обходил с директором Заготконторы тарный склад вдоль ветхого дощатого забора, давал пояснения о своем хозяйстве, не забывал ввернуть словечко и о трудовых своих заслугах.