Иосиф Герасимов - Миг единый

Они пили понемногу, и сначала говорила Софья Анатольевна, она умела говорить как-то сразу обо всем: и о прошлом, и о своих находках в архивах Юрия Сергеевича, и как лечат остеохондроз — черт возьми, она столько времени мучается от боли в позвоночнике, — ему было приятно ее слушать, она уводила за собой в свой мир, где все было разбросано, все лежало не на своих местах, и вместе с тем это был целый мир.

Потом она сказала:

— А не расписать ли нам пульку? Ты ведь, Коленька, когда-то недурно играл.

Конечно, он играл, да ведь и все играли — инженерская утеха, еще на третьем курсе в институте был выброшен лозунг: «Главный зачет — преферанс, кто не научится играть — лишится стипендии», учились яростно, играли еще яростней, объявились свои чемпионы, для некоторых игра стала бедствием — просиживали ночи напролет.

Наташа принесла из своей комнаты колоду карт, лист бумаги, хорошо отточенные карандаши; но, пока она ходила, Николай Васильевич успел взглянуть на часы и подумал: за преферансом они могут засидеться так долго, что ему некогда будет и поспать, а завтра много дел, и надо быть свежим, он сказал об этом женщинам.

— Как жаль! — искренне огорчилась Софья Анатольевна. — Тогда в шестьдесят шесть, хоть что-нибудь…

Наташа быстро перетасовала карты, — чувствовалась сноровка, все-таки свой брат, инженерская душа; закончив сдавать, она положила ладонь на карты и, еще не поворачивая их к себе лицевой стороной, проговорила быстро, как заклинание:

— Попутный ветер.

Николай Васильевич внутренне вздрогнул — именно так всегда начинал игру в преферанс Поповский, знали об этом только очень близкие ему люди, с другими Поповский просто не садился играть; Наташа и произнесла-то эти слова с интонацией Юрия Сергеевича, можно было подумать, что Наташа его пародирует; Николай Васильевич быстро взглянул на Софью Анатольевну, но та не обратила внимания на сказанное Наташей, глаза ее азартно впились в карты.

Сыграли они три партии, все их выиграла Наташа, выиграла легко, да и вообще играла она легко; деньги взяла со столика свободным движением — так берут сдачу в магазине. После третьей партии Софья Анатольевна потеряла интерес к игре, — она была из тех, кого проигрыш приводил в отчаяние и убивал азарт. Николай Васильевич подумал, что пора и уезжать, посидел, погостил — и хватит, но он пригрелся у камина, разнежился; угасало пламя, вспыхивали угли, покрываясь черно-серым налетом, не хотелось двигаться; он сидел, вытянув ноги к камину, пока не почувствовал на руке прикосновение пальцев. Наташа склонилась к нему так, что мягкие волосы ее задели его щеку.

— Я хочу с вами поговорить, — прошептала Наташа и указала глазами на выход.

Он взглянул на. Софью Анатольевну, она задремала, запрокинув голову и по-детски приоткрыв рот, поднялся и вслед за Наташей на цыпочках вышел в темный коридор.

— Сюда, — услышал шепот, почувствовал, как его взяли за рукав; и он вошел в комнату, освещенную настольной лампой; здесь стояла широкая кровать, застеленная пледом в желтую и черную клетку, в углу один на другой были поставлены чемоданы, а на стене висело ружье, а под ним на плечиках — мужской черный костюм.

— Мне очень нужно с вами поговорить, — почему-то все еще шепотом произнесла Наташа.

Он продолжал оглядывать комнату и теперь видел, что здесь живут двое: у кровати рядом с женскими — стоптанные мужские тапочки, в углу — большие болотные сапоги, а на столике, где стояло зеркало, рядом с флакончиками — электрическая бритва.

— А кто еще здесь живет? — спросил он.

— Муж.

Он вспомнил, что в приемной, во время оперативки, рядом с ней были двое: один сидел на уголке стула — скуластый, в очках, в коричневом кожаном пиджаке, а другой — черноволосый, в свободном сером свитере; который из них?

— Где же он?

— На заводе. Он сегодня в ночь.

Она подошла к столику, взяла пачку сигарет, предложила ему и сама закурила, чиркнув знакомой Николаю Васильевичу зажигалкой. Быстро повернулась к Николаю Васильевичу:

— Увезите ее отсюда, только вы это можете. Ей нечего здесь делать. Увезите ее с собой.

— Зачем? — спросил он.

Ударом пальца Наташа сбила пепел с сигареты, да так, что он точно попал в пепельницу.

— Я не могу с ней жить. У меня едва хватает времени на свою работу. А она ходит за мной по пятам, заставляет перепечатывать по десять раз ненужные письма Юрия Сергеевича. Она вмешивается в мои отношения с Пашей.

— Это муж?

— Да, вы его видели на оперативке, он сидел рядом…

«Значит, все-таки тот в очках и коричневом кожаном пиджаке… Доброе лицо…»

— Два года она не отпускает меня от себя. Это — болезнь. Ей надо жить и работать в Москве. Она там больше сделает. Она сама это понимает, но упорствует. Когда я узнала, что вы едете, то сразу подумала: только вы и можете нам помочь.

Наташа, видимо, считала, что Николай Васильевич посвящен в дела Поповских, и потому он не мог спросить ее прямо, ему нужно было добраться до сути окольным путем.

— А вы сами как сюда попали? — спросил он.

— Нас направили.

— Кто направил?

— Вы. Во всяком случае, в НИИ бумага пришла за вашей подписью.

— Возможно. Да, я помню: сюда были нужны серьезные специалисты по автоматике.

— Я знаю программирование, а Паша еще и хороший математик. Здесь великолепная линия, и еще будет вторая очередь. А вообще-то мы думаем: завод только начинается, поэтому нам интересно. Тут многое можно будет сделать. Есть, конечно, и планы. Началось с того, что мы сами попросились. Я была уверена: она ни за что сюда не приедет, привыкла к столичной жизни, к определенному укладу. А вот видите — ошиблась, она приехала.

— Да зачем это ей?

Наташа задумалась, взгляд ее скользнул на кончик сигареты, там уж нагорело много пепла, и тогда Наташа снова ударом пальца сбила пепел, точно угодив в пепельницу.

— Я это проверила. Тут несколько причин, но конечно же все они идут от Юрия Сергеевича. Но сейчас, Николай Васильевич, важно другое, важен сам факт, и я хочу, чтобы вы поняли: ее необходимо увезти, и сделать это надо как можно быстрее…

Все-таки у нее была удивительная манера говорить: произносила она слова почти тихо, без всякого нажима, но за каждой фразой ощущался приказ. Николай Васильевич почувствовал: еще немного, и он пообещает Наташе увезти отсюда Софью Анатольевну, так и не вникнув в суть дела, и он робко произнес:

— Но я должен все знать…

Она взглянула на него прямо, взгляд ее синих глаз был открыт, и в них возникло недоумение: «А разве вы не знаете?»

За спиной Николая Васильевича скрипнула дверь, он быстро обернулся — Софья Анатольевна смотрела на них, сложив пухлые руки на животе, она с укоризной покачала головой: