Иосиф Герасимов - Миг единый

К моему удивлению, девушки безропотно, не возразив ни единым словом, направились к двери.

— Извините, ради бога, — чувствуя себя неловко, забеспокоился я, — оторвал вас от дела…

— Ничего, — твердо сказала она, села к письменному столу, решительно вынула оттуда пачку с сигаретами, достала из них одну и кинула пачку через весь стол в мою сторону. — Изобретаем велосипед. Подождет, — кивнула она на чертеж. — Тут еще думать да думать. — Выпустив струйку дыма, она снова вопросительно уставилась на меня.

Тогда я начал объяснять, что когда-то в детстве мы жили вместе в одном доме и наши родители были дружны меж собой, а мы ходили в один класс. Она слушала, но глаза ее, кроме служебного внимания, ничего не выражали, и когда я наконец закончил, она сбила пепел с сигареты и спросила строго:

— Ну и что?

И я тут же подумал: а в самом деле — «ну и что?». Но ответить на этот вопрос не мог. Действительно, жили мы когда-то в одном доме, ну, происходили там разные истории, можно, конечно, об этом вспомнить, но из воспоминаний, как говорится, шубы не сошьешь…

Она подождала еще немного, потом сильным движением обеих рук пододвинула под собой кресло, может быть для того, чтобы быть ко мне поближе, и подалась вперед, спросила:

— Тебя как, на «вы»? Или на «ты» можно?

— Как удобней.

— Ну, так слушай. Если тебе что надо тут на заводе… достать или на прием к начальству быстро, то ты говори прямо, не юли. Понимаю, бывает так — прижмет, и не только детство, грудной возраст вспомнишь. Так ты мне лучше сразу, открыто, без подходца. Договорились?

— Да не надо мне ничего, — взмолился я. — Просто узнал, что вы живы, — я так и не мог с ходу перейти на «ты». — И вот решил на вас взглянуть, а то ведь все остальные умерли. Вспомнил, как убита была Ленушка, ну и все во мне всколыхнулось…

Она опять сбила пепел с сигареты и, недоверчиво прищурив глаз, спросила:

— Ты что, лирик?

— Может быть.

— Интер-р-ресно… — протянула она и задумалась, потом с неожиданной тоской произнесла: — Ленушка? Это Баулина, что ли?!.. Ну да, я помню, в березовой роще убили. И тебя вроде вспоминаю. Вредный такой парнишка рос… Дрался. Еще помню: то ли за палец меня укусил, то ли за ухо. Очень был вредный. Значит, ты?

Я усмехнулся про себя — каждый из нас помнит другого по-своему — и кивнул ей в ответ:

— Значит, я.

Тут она неожиданно улыбнулась, вздернутые кверху уголки ее губ распрямились и обнажили ровные, крепкие зубы, и на лице ее растопилась твердость, оно сразу сделалось приветливым.

— Это же надо, а-а? — протянула она. — Смешно.

Лидия Степановна закурила еще одну сигарету: видимо, что-то ее все-таки растревожило.

— А знаешь, — задумчиво сказала она. — Ленушка эта вовсе и не Баулина оказалась… Там какая-то серьезная история была… Что-то вот никак не могу припомнить. Только это открылось, не так уж давно, лет десять, а то, может, пятнадцать назад. Точно не помню, когда дом наш рушили, там то ли бумаги какие-то нашли в тайнике, то ли… Эх! Все из памяти вышибло. Как же это так? А я ведь сама удивлялась. Думала: история какая интересная. — И тут же она вдруг вскинулась, воскликнула: — Постой! Да это же Томка знает!.. Да, наверняка знает! — и сразу же объяснила: — Подружка моя. Не помнишь? Ну конечно. Она уж у меня после войны подружкой стала. Вот она все помнит. В строительном управлении работает. Она наш домик и рушила… Сейчас-ка я ей… — Лидия Степановна торопливо набрала номер телефона, но в трубке послышались гудки занятости, она безнадежно бросила трубку на рычаг. — Разве ей сейчас дозвонишься! — Она снова на мгновение задумалась, потом вскинула голову, сказала: — Знаешь, приходи-ка вечерком ко мне домой. Я ее туда притащу. А что? И в самом деле посидим, повспоминаем. Бутылку возьмем. Запиши адрес.

— У меня есть.

— Так, значит, в семь. А я сейчас с этими инженерками разберусь, — кивнула она на чертеж. — Простую задачку решить не могут. За всем глаз да глаз… Понимаешь, эту самую лабораторию сделали вроде мусорной ямы. Понапихали людей из цехов — кому кого не надо, абы избавиться. И такой кадровый состав образовался, будь, здоров. Получается, эта лаборатория только для птички существует. А между прочим, столько может задачек решить. Ого! Да меня саму сюда вроде бы как на покой кинули. Хватит, мол, в цехе торчать, радикулит и другие болячки заработала, ну и иди на тихое место. А тут такое, я тебе должна сказать… Ворочать не переворочать… Ну ладно, так договорились, приходи в семь. Только не пижонь, коньяка не покупай. Ни я, ни Томка его терпеть не можем, мы нашу простую… Да у меня найдется… Постой, если тебе куда надо, я скажу, чтоб подвезли… Нет? Ну ладно, до вечера!..

В тот день я долго бродил по поселку, удивился, увидев, что березовая роща цела; правда, к ней вплотную подступили дома и в глубь ее уводили асфальтированные аллейки, но в общем-то она была такой же, как и в годы моего детства. Стоял облачный день, солнце то проглядывало в синие просветы, то исчезало, но в воздухе ощущалась зябкость — нынешнее лето утомило своими холодами и дождями, теперь оно было на исходе, но травы возле рощи еще стояли ярко-зеленые, сочные, да и листья на березах были такими, какими бывают только в начале лета, еще не опаленные лучами, не почерневшие от копоти и пыли, и от этих листьев, трав, чистеньких стволов и влажного запаха становилось бодрее на душе…

«Странно, что здесь могли убить женщину, — думал я. — Так все здесь уютно и свежо, а вот поди же ты — свершилось убийство. И нет об этом никакого следочка…»

И тут же я вспомнил, что примерно об этом же размышлял однажды в подмосковном лесу, где собирал грибы с приятелем; был тихий день, густо пахнущий хвоей и мхами, и, когда вышли мы к лесному круглому озеру, на дне которого застыли пышными сугробами облака, приятель мой стал рассказывать, что в этом месте окружен был немцами отряд студентов-добровольцев и только он сам и еще двое его друзей остались живы, так как были тяжко ранены и лежали на дне оврага; может, потому немцы не спустились туда, чтобы их добить; сейчас густо поросло это место травой и ягодой, зарубцевались военные шрамы, и мало кто знает, сколько молодых жизней безвинно завершили здесь свой путь, и ходят по травам люди, любуясь небывало пышной красотой этого леса. Недаром же говорят: «Все травой порастет…» И тут я понял: эта тяжкая мысль давно уж не дает мне покоя, — может, она-то и погнала меня в этот поселок…

Лидия Степановна жила неподалеку от центральной площади, и я нашел ее квартиру без труда. Она открыла сама, и едва я переступил порог, как почувствовал вкусный запах жареных пирожков и мяса; протянул ей пакет с вином и водкой, она взяла его, пробурчав: «Вот это уж зря», и повела меня через узкий коридорчик в большую комнату, застекленные двери которой были растворены настежь.