Иосиф Герасимов - Миг единый

— …Сегодня утром еще раз звонил, очень обеспокоен, спрашивал: не нужна ли медицинская помощь. Я объяснил: все, кто мог посмотреть, — посмотрели, главное теперь — вылеживаться…

Юрий Петрович испытующе глянул на Родыгина: знает или не знает? Нет, пожалуй, все еще не в курсе — просто хотел сделать приятное — вот, мол, как тебя ценят даже на министерском уровне… Но ведь Николай Васильевич ждет его решения. Предупреждал: тянуть с ответом нельзя. И вдруг такая история… Как-то на нее прореагируют? Вот ведь как: человек предполагает, бог располагает… Скверно управляемый самосвал — и все летит в тартарары. А ведь он мог и погибнуть в этой аварии, и все бы кончилось в одно мгновение. Все-все — и Леля, и Родыгин, все-все — и завод, и министерство. Его бы н е с т а л о, и проблемы, которые возникали перед ним ежечасно, тоже исчезли бы. Нет, проблемы остались бы, но над ними стали бы ломать голову другие… Да, он м о г у м е р е т ь, превратиться в ничто. Впрочем, это еще может случиться даже здесь, на этой неудобной, скрипучей койке. Ведь больным не все говорят, и от него, наверное, многое скрывают. Не случайно же не перевозят в заводскую, говорят — нетранспортабелен. Слово-то какое тяжелое… Конечно же он еще может умереть!.. Сначала он воспринял эту мысль спокойно, прислушиваясь к себе, потом ощутил неуютность и тоску и тут же догадался, что неосознанный страх смерти зародился в нем, как только он очнулся в больнице…

— Ну вот, пожалуй, и все новости, — сказал Родыгин и, украдкой отодвинув край рукава, взглянул на часы. В этом жесте было что-то мальчишеское, словно он боялся, что его застигнут за чем-то недозволенным. И опять Юрий Петрович усмехнулся: «Сказал бы, что спешит… и все…»

— Если что нужно, Юрий Петрович, не стесняйся… Можешь сообщать через сестру, мне передадут. Я тут службу информации наладил.

Он поднялся и теперь уж повернулся к Ивану Алексеевичу, а затем быстро к Звягинцеву:

— Выздоравливайте, товарищи! — и шагнул к дверям. У койки Чугуева приостановился, задержался на какое-то краткое мгновение…

Юрий Петрович отвернулся к стене, прикрыл глаза, намереваясь заснуть, но вскоре понял, что уснуть не сможет. Мысли его вернулись к Родыгину. Все-таки странно, что этот человек, которого он когда-то так не любил, считал даже своим первым врагом, вдруг стал его другом. Вообще-то у Юрия Петровича не было настоящих друзей даже в детстве и в студенчестве. Ну, были товарищи на короткое время. А вот человека, которому он мог бы довериться целиком, у него никогда и не было. Впрочем, и Родыгина не назовешь д р у г о м. Скорее всего, они были товарищами или, если еще точнее, соратниками или сподвижниками. Вместе шли только в деле, все, что выходило за пределы его, мало касалось обоих. Правда, Родыгин любил бывать у них с Лелей. Посидеть час-другой, выпить немного. Но Юрий Петрович заходил к Родыгиным редко, обычно по большим праздникам, и посещения эти походили на вежливые визиты. Леля не сумела сойтись с женой Родыгина — Анастасией, или, как ее называл Семен Семенович, Настенькой. И в облике Настеньки — смуглой, тоненькой, гибкой, и в ее манере одеваться — всегда во что-нибудь яркое, сборчатое — было что-то цыганское, хотя родилась она в уральском глухом поселке и родители ее были тамошние, коренные… Она много курила и, когда Полукаровы бывали у них в гостях, радушно угощала пирогами своей выпечки… У Родыгиных было двое детей. Со старшим все было в порядке, а вот с младшим они намучились. Не по возрасту высокий и сильный, Саша влезал во все дворовые драки, вляпывался в самые странные истории, и вечно у него была дурная компания. Юрий Петрович не очень-то вникал в семейные дела Родыгина, да тот его и не посвящал, старался сам справиться, но отголоски неурядиц доносились и до него. И еще он знал, что Родыгин к жене относится с особой нежностью, оберегает ее от всяких передряг. А о ней было известно, что она писала стихи и даже печатала их в каком-то столичном журнале, но потом бросила.

«Без пружины женщина, — говорила о Настеньке Леля. — Как такой мужчина мог ее полюбить? Уму непостижимо…» Но Юрий Петрович не соглашался с Лелей, отмалчивался. Настенька, ласковая, мягкая женщина, с загадочными глазами, напоминала ему мать. Та тоже была молчалива, покладиста, и когда жили они без отца в поселке и она шила, то, стараясь угодить заказчикам, ночи просиживала за всевозможными переделками, но никогда не жаловалась на свою судьбу…

Нет, Родыгина он все-таки не смог бы назвать другом. Кроме того, Родыгин был директором, а он всего лишь его помощником… Правда, в глубине души Юрий Петрович был уверен, что Родыгин во всех главных направлениях своей деятельности является исполнителем его воли. И прекрасным исполнителем, потому что обладает нужными для этого качествами: реалист по сути своей, Родыгин никогда не даст, как говорил когда-то профессор Поповский, «затуманить абстрактными принципами реальность практики». Умеет все схватить на лету. Энергичен, напорист, легко вступает в контакты с людьми. Все это есть у Родыгина. А самое главное, он понял, что всякую совещательную и представительскую работу надо взять на себя, потому что Юрий Петрович ее не любит. И вообще не было случая, чтобы Юрий Петрович не добился своего. Конечно, Родыгин иногда упирался, но в конце концов Полукаров убеждал его в своей правоте. И потому-то жило в Юрии Петровиче чувство превосходства над Родыгиным: всем, мол, хорош этот человек, но подлинной культуры ума не хватает. Он никогда не высказывал этого, прятал свое чувство, хотя и замечал: Леля так же относится к Родыгину, но и она тоже никогда об этом не говорила…

И вот сейчас, после ухода Семена Семеновича, Юрий Петрович подумал: «А может, и Родыгин ко мне так же, как и я к нему… Вот ведь пришел, как долг отдал…» Но обиды почему-то не ощутил. Наверное, так и должно быть. Ведь в конце концов они впряглись в одну упряжку не потому, что понравились друг другу, но для того, чтобы вместе сдвинуть общее дело. Они партнеры. Сподвижники, Или как это, напарники… А дружба — совсем другое что-то. Юрий Петрович представил, что если, выписавшись из больницы, примет предложение Николая Васильевича и его утвердят главным инженером объединения, то все сразу изменится: Родыгин станет для него одним из подчиненных директоров завода. Пройдет какое-то время, и душевно они совсем отдалятся друг от друга. Ну, встретятся разок-другой за столом, когда Родыгин приедет в Москву, посидят, повспоминают, решат какой-нибудь важный для завода вопрос, и все… Даже дело не позволит им тогда быть откровенным друг с другом в той степени, как это установилось у них теперь. Иначе в этой жизни и быть не может.

Он устал от этих мыслей и обрадовался, когда пришла сестра, и сразу же после укола заснул…