Алексей Пантиелев - Белая птица

Мать и тетя Клава насадили на них еще калоши и взяли с Анны слово, что она будет прыгать в них.

Наступил день, когда Костин сказал:

— Ну, боевые подруги, просите освобождения от работы. Будем прыгать.

— Когда?

— Завтра, я думаю, утречком.

— Уже?!

— Погода… Погода… — загадочно проговорил Костин, вздохнув всей грудью, как при подходе к гимнастической штанге.

Истинное значение его вздоха девушки поняли на другой день. Утром, позвонив на завод и убедившись, что все в порядке, Анна поцеловала поочередно Сережу, мать и тетю Клаву, постояла смирно на лестнице, пока мать ее перекрестит, и поволокла валенки на аэродром. Она привезла их обратно через три часа. Прыжки не состоялись. Погода.

Каждое утро Анна с тревогой взглядывала в небо. А придя в школу, напряженно ждала телефонного звонка. Не вытерпев, звонила сама. Костин отвечал однообразно:

— Пока что с «нетом» вас.

И осведомился, ходит ли она в кино. Он хвалил актрису Любовь Орлову за то, что та и поет, и пляшет, а хороших комедий у нас — раз, два и обчелся…

Софья Борисовна приходила с Трубного рынка с покупками и прежде, чем рассказать тете Клаве, какую несуразицу видела на афишах первого госцирка, спрашивала:

— Анюта взяла валенки?

Это было самое трудное время. Уже Евсеев прыгнул с высоты 7200 метров, пролетел в свободном падении две минуты двенадцать с половиной секунд и только в 150 метрах от земли раскрыл парашют. Уже челюскинцев сняли со льдины, и Костин не ошибся — их спасли летчики, и летчик Ляпидевский стал первым Героем Советского Союза, прославив это звание на весь свет. Молоков, старший из летчиков и скромнейший из скромных, вывез 39 человек, и Бернард Шоу сказал: «Что вы за страна? Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество!» И уже облетела землю великая новость: чудо свершилось, первая пятилетка сработана большевиками до срока…

А девушки ждали погоды.

На заводе им опять не верили, посмеивались над ними, а иные справедливо замечали, что надо же им когда-то и работать — делу время, потехе час.

Девушки приуныли. Им было совестно, неловко. Им становилось скучно. Подчас казалось, что Костин нарочно манежит и даже за что-то мстит… Костин видел их страдания. И в один злостно нелетный день, когда Анна была на заводе, сказал ей по телефону:

— Ну, Аня, радуйтесь…

Она не дослушала, взмахнула трубкой.

— Девочки, девочки, в ружье!

Но Алена Старица показала ей через высокое завкомовское окно на туманное небо, и она прижала трубку к уху.

— Радуйтесь, подружки. Откладываем ваши прыжки до весны.

— Послушайте, Костин! — проговорила Анна вне себя. — Этого не будет! Я дойду — не знаю, до кого… до наркома обороны! Мы будем жаловаться. Не позволим… никому!

— Нервишки, нервишки… Дамский разговор, — сказал Костин грустно и положил трубку.

А Старица со вкусом выругалась названием чукотского поселка с тремя «ы»:

— Ох… Ындыгнын!

Через день Костин вызвал Анну на аэродром. Она тут же из школы позвонила на завод и побежала к трамваю. Во Всехсвятское, к пересадке на автобус в Тушино, она приехала раньше всех. Но автобусов не было десять минут, двадцать минут, полчаса… Автобусы замерзли.

Стали голосовать. Остановился пустой грузовик. Анна кинулась ему поперек пути и уперлась руками в покрытый чехлом радиатор. Из кабины высунулся молодой шофер.

— Эй, сестричка… К Склифосовскому захотела? Или тебя к Кащенко?

— В Тушино… Выручи.

— Садись, ладно.

— Нас десятеро. Можно?

— На чекушку соберете?

— Все отдадим!

— Залезай.

Девушки с визгом забрались в кузов. Шофер вошел в их положение и дал газу. Ледяной ветер… Визг стих.

У ворот аэродрома, похожих на ворота крестьянского двора, грузовик затормозил.

— Мне сюда…

— И нам сюда!

— К Иван Савельичу?

— А как же? Держи… три рубля…

— Да вы что, ошалели? Убери с глаз долой… Давай, давай, сестрички!

— Даем! С приветом!

На летном поле Костин сказал Анне, облаченной в громадный комбинезон с двумя парашютами:

— Сожалею, что так получилось.

— Как? — спросила Анна испуганно.

— Ну, позавчера, по телефону.

— И я сожалею.

— Какую картину смотрели последнюю?

— Ой, не надо, Ваня, я вас прошу…

— Идите к врачу, — сказал Костин. — Вас подниму первую.

Она повернулась через левое плечо, как ее учил еще отец в детстве, и тяжело пошла к ангару.

Врач пощупал пульс и сказал:

— Сто двадцать. Нельзя.

— Не может этого быть!

— Ну, уж пульс я в состоянии подсчитать.

— Но…

— Не спорьте, товарищ. Походите, остыньте.

Анна похолодела при мысли, что этот очкастый, пахнущий цветочным одеколоном, может приказать ей вовсе снять комбинезон. У всей команды был нормальный пульс. Девушки ждали своей очереди. Анна стала прохаживаться и остывать.

Подошла Алена Старица, сказала вполголоса:

— Костин зовет.

— Иду, — ответила Анна, не двигаясь с места.

У дальнего ангара, у открытых ворот, она заметила рослого смуглолицего человека в коричневом кожаном пальто. Вместе с товарищем он вытаскивал из ангара на снег планер с необыкновенно тонкими крыльями.

Человек поднял голову, обернулся и быстро пошел к ней по белому полю. Его товарищ тоже увидел ее и тоже пошел к ней. Это были Георгий и Федор. И их детище — рекордный планер.

Анна тотчас сняла варежки и зашагала в ангар. Подошла к врачу, протянула руку.

— Еще рано, ра-но, — проговорил врач медлительно. — Успокойтесь.

Анна сказала:

— Я спокойна.

— У вас сто двадцать, походите. Подышите поглубже. В нашем деле нельзя рвать и метать.

— Я спокойна, — повторила Анна.

Врач посмотрел на нее поверх очков.

— Ну, ну… ладненько! Но если пульс будет выше нормы, я вас не пущу сегодня.

Анна едва не отдернула руку. Держала, как держал над огнем руку римлянин Муций Сцевола.

Врач взял ее кисть теплыми пальцами и удивленно вытянул губы.

— Можно, — сказал он.

Анна вышла на поле и не спеша, вразвалочку направилась к самолету. По пути ей встретились Георгий и Федор. Оба курили, но, увидев ее, бросили папиросы на снег. Она прошла мимо них, глядя на самолет. Они остались у нее за спиной.

«Комбинезон дурацкий, — думала Анна с горечью. — Как мешок». Но лицо ее было непроницаемо, как у тибетского ламы.

И вот она в кабине. Мотор заревел резче, басистей, двукрылый деревянный У-2 побежал, оторвался, снежное поле впереди накренилось и плавно поплыло вниз, под фюзеляж.

Анна тихо вздохнула. «Наконец-то я тут», — подумала она, ласково поглаживая вытяжное кольцо.

Земля была далеко, летное поле скрылось за хвостом самолета, под крылом виднелась деревенька, построенная из детских кубиков. Людишек Анна не различала. Но они, конечно, видели ее… Проплыла пустынная пушисто-белая извилина Москвы-реки. В одном месте виднелись темные крапинки. Это рыбаки. Подледный лов. Уткнулись небось в проруби, чудаки!