Юрий Благов - Аншлаг [Рассказы о цирке]

«А ты знаешь, что такое дрессировка? — спросил Иван Иванович. — Ведь для этого надо жить с животными одной жизнью!»

«То есть как? — растерялась Зинка. — На четвереньках ходить, что ли?»

«А вот как… — У Ивана Ивановича всегда имелись про запас разные байки. — Дали одному артисту шимпанзе для работы. В цепях привезли. Артист цепи снял, и вот стоят они и смотрят друг на друга. Не удивляйся, я же говорю, чтобы приручить животных, надо с ними жить одной жизнью! И вот ночь… Дрессировщик прилег, но не спит, обезьяна тоже прилегла. Под утро артист было задремал да чуть не задохнулся. Его горло крепко сдавила обезьянья рука. Артист вывернулся и в свою очередь схватил за горло шимпанзе. Так и держат друг друга за шеи — то сожмут пальцы, то отпустят, то сожмут, то отпустят. Через час обезьяна руку убрала, ну и артист убрал. Вдруг шимпанзе вскакивает и кусает артиста за плечо. Артист в свою очередь вскакивает и делает то же самое. Обезьяна — опять за горло, и артист — за него. Потом оба, порядком измучившись, все-таки заснули…»

Я от смеха губу закусываю, а Зинка начинает бледнеть и дрожать.

«А ЧП разные?.. — продолжал Иван Иванович. — В Костромском цирке две артистки вышли как-то во время представления в буфет, а по буфету разгуливает тигр. Ну, одна бросилась к портьере, завернулась в нее и билась столь мелкой дрожью, что тигр ее даже не заметил. А вторая, крича: „Ваня, тигр!“ — кинулась к мужу в гримерную, а тот испугался и запер на крючок дверь… Тут хищник и вступил в игру!»

Наслушавшись таких ужасов, Зинка о венгерке с золотыми позументами мечтать перестала.

А когда ученье заканчивалось и мой номер был готов, Зинка заявила:

«Я замуж выхожу».

«Сколько же ему лет?» — почуяв неладное, спрашиваю я.

«За сорок», — мнется сестричка.

«А точнее?»

«Пятьдесят семь! Но он хорошо выглядит…»

Она действительно вышла замуж, да не за кого-нибудь, а за директора гастронома!

Однако брак этот оказался непродолжительным. От сытой жизни Зинка быстро потеряла форму, а содержания в ней и раньше было не так чтобы слишком…

Словом, когда я уже работала, Зинка прискакала ко мне, и я ее усадила на диету.

А тут опять Иван Иванович объявился, он приехал курировать новую труппу, выступающую в одной программе со мной. Начал он думать-гадать, глядя на Зинку:

«В сущности, девочки, номер можно сделать из ничего. Выдумка нужна только! Вот, например, вы замечали, что уличная свара всегда привлекает внимание прохожих? Так вот на Западе это уже номер».

«Как так?» — не поняли мы.

«А вот так: выходит на сцену разъяренная дама, высматривает в зале жертву и, заложив руки в бока, начинает ее поливать вдоль и поперек, а остальные хохочут. Вот и весь номер!..»

Но Зинка с ее меланхолией даже для такого номера не годилась. А трудоустраивать-то ее надо! Сестра ведь…

«Стоп! — воскликнул однажды Иван Иванович и обратился ко мне: — Я придумал! Теперь вы обе будете работать!»

«В каком номере?» — насторожилась я.

«В твоем».

«В моем? Да Зинка полсекунды на трапеции не провисит…»

«А ей этого и не надо. Зови сестру!»

Та примчалась, а Иван Иванович принялся убеждать нас:

«Такого ни у кого нет! И вообще ваше сходство надо использовать. И у вас двоих будут лучшие цирки страны! А сейчас у тебя, Нина, честно говоря, номер, каких немало, ничем от других не отличается. Рассчитывать тебе на многое трудновато. Скорее всего на передвижки…»

Так и появился мой обычный номер с необычным продолжением. Работаю я одна, а раскланиваемся вдвоем. Вообще-то такой трюк не нов. Сто лет назад братья Дуровы показывали номер «Выстрел». Заталкивали клоуна в пушку, стреляли, и он оказывался на противоположной стороне цирка. Естественно, залезал один Дуров, а появлялся другой, но кто об этом теперь помнит? Один только Иван Иванович.

«Дуровы дурачили людей! Брат на брата похож не был, гримировались друг под друга. А теперь другие времена…»

«Теперь мы дурачить будем», — съехидничала я.

«Не дурачить, а… гм… вводить в заблуждение, о-за-да-чи-вать? Понятно? К тому же вам друг под друга гримироваться не надо, и так не разберешь, кто где…»

«При желании разобрать можно», — не унималась я.

Тут режиссер, видимо вспомнив наши свидания, густо покраснел, однако ничего не ответил.

Вроде бы невелик труд — с улыбкой принять благодарность за работу, проделанную к тому же не тобой. Ежедневно тренироваться для этого не нужно, однако Зинке и эта работа показалась обременительной!

Я выступала в белом трико, иногда в черном. Разумеется, в зависимости от этого одевалась и Зинка. Но однажды — и не где-нибудь, а в Москве — я отработала в белом трико, а Зинка выскочила в черном… Никто из зрителей, естественно, не понял, все ждали, что незнакомка что-то сейчас исполнит… Но Зинка умела только улыбаться! Ее появление встретили не аплодисментами, а ожиданием, но Зинка ничего предложить не смогла и убежала. После ее ухода и я, ничего не зная, выскочила на поклон, однако обо мне уже успели забыть! Непонятно, зачем я появилась опять. Жуткая тишина в зале так и осталась, а потом, все поняв, я за кулисами с воплем набросилась на Зинку, но меня оттащил неведомо откуда появившийся Иван Иванович. Он, представьте себе, улыбался…

«Гениально! — крикнул режиссер. — И как я об этом раньше не подумал?!»

Затем втащил нас в гримерную и пояснил:

«Это будет еще лучше, чем было. Мало того, что иллюзия, но еще и трансформация! Вы, девочки, только не мельтешите, дайте публике рассмотреть вас, убедиться, что вы — это вы…»

Далее начал рассказывать, что популярный некогда жанр трансформации в нынешнем цирке исчез. Он, правда, заключался не только в быстром переодевании, но и во внутреннем перевоплощении, однако нам этого не требовалось. Появиться только да уйти. Появиться и опять уйти. Лишь бы побыстрее…

И режиссер оказался прав! Видя, что я не только перебегаю с места на место, но еще успеваю за это время переодеться, публика, втянутая в игру, награждала нас овацией.

Такая уж Зинка везучая.

Вскоре познакомилась она с какой-то кривлякой, которая свое имя разрезала пополам, предпочтя правую сторону левой, и таким образом превратилась из Светланы не в Свету, как все, а в Лану. Дескать, ах как загадочно — не Лена, не Лина, а Лана…

Ну, и моя за ней: «Надоело мне быть Зиной. Зови меня теперь Низа!»

Хотела я ей сказать что-нибудь подходящее, однако сдержалась. Дальше — больше.

«Я ухожу из цирка!» — преподнесла сестра очередной сюрприз.

Оказывается, влюбилась в журналиста из молодежной газеты Лазаря Высотного. Видела я однажды его — сморчок-стручок, лицо с кулачок, непонятно, на чем очки держатся.

«Лазик сказал, что у меня нет своего творческого „я“!» — заявила сестрица.