Вера Фелисова - Все мои братья

Поле боя было усеяно телами погибших вражеских солдат и офицеров. За две фронтовых недели я уже присмотрелась ко всему, и трупы не вызывали у меня прежнего страха. И все же только сознание крайней необходимости вынудило меня, как и Найвельта, как и курсантов, помогавших нам, рыться в ранцах и карманах убитых.

Вскоре за пазухой у меня было множество индивидуальных перевязочных пакетов, и я поспешила к раненым. Найвельт опередил меня. Он был уже на месте. В глубокой темноте мы заканчивали перевязки. Заканчивался и победный для нас бой против фашистских захватчиков под деревней Ирогощей…

Помнится, многие курсанты после этого боя были отмечены командиром батальона как храбрые и искусные воины. О некоторых из них я уже упомянула здесь. Хотелось бы назвать также фамилии курсантов Абросимова, Пудовкина, Артамонова, Лелюка, Саламатова, Третьякова, Уварова, Чепли, Лопатина, Беляева, Сабаева, Пашинина, Кошелева, Лабзина, Полякова, Селюха, Никитченко, Сироткина, Горбатенко, Дмитриева, Морозова, Шапоренко, Дроздова, Ефремова.

Одного из них, курсанта Даниила Чеплю, я видела в рукопашной схватке. Рука об руку с ним сражались Иван Хандрыко, Евгений Кезиков, Александр Соловьев, Виктор Виноградов, Владимир Мужчинин, Петр Меньщиков, Николай Еремин и Михаил Терешкин. Получилось так, что патроны у ребят кончились, и им ничего не осталось, как пустить в ход штыки и приклады. Чепля наносил удары прикладом с такой силой, что каски раскалывались на головах фашистских вояк.

Мне рассказывали позже, что незадолго перед боем Даниил Чепля получил письмо от отца. Тот воевал в составе одной из частей на том же участка фронта, что и мы. Наш курсантский батальон шел на помощь этой части. И должно быть, мысль о том, что он помогает отцу, не оставляла в бою Даниила Чеплю.

Удивительное совпадение: будучи раненными, курсант и его отец лечились в одном госпитале — на Фонтанке, 99. Лечились, но так ни разу и не встретились. Много позже узнал Даниил Чепля, что отец его в боях за Ленинград был четырежды ранен и что последнее ранение, полученное им за два месяца до окончания войны, оказалось смертельным…

Много наших товарищей похоронили мы и в ту ночь на первое сентября 1941 года. Посылая проклятия врагу, предавали курсанты земле тела погибших. Накрапывал нудный осенний дождик. Дрожа от холода и от недавнего перенапряжения, я стояла на краю братской могилы. Слезы мешали мне видеть что-либо. Когда шуршание земли и звон лопат стихли, наступила гнетущая тишина. Лишь над нашими головами шумели верхушки сосен.

Так закончились мои четырнадцатые фронтовые сутки.

В конце 1971 года в составе большой группы ветеранов Великой Отечественной войны я ехала в Югославию. Не успел наш поезд остановиться на станции Чоп, как появились пограничники и работники таможни.

— Где тут Вера Михайловна Фелисова? — громко спросил один из них. Это удивило моих спутников. Но мне вопрос был понятен: значит, письмо, которое я недавно послала, нашло адресата. Еще больше удивились окружающие тому, как тепло встретил меня сотрудник таможни.

А потом настала очередь удивляться мне. Неожиданно я оказалась в объятиях еще одного человека, показавшегося мне незнакомым.

— Ну, узнай же меня, узнай!.. Ведь мы вместе с тобой били фашистов в сорок первом! — радостно кричал он.

В конце концов я узнала его. Это был наш петергофец, ворошиловец. Я ожидала встретить одного, а к поезду пришли сразу два разыскиваемых мною бывших курсанта. Мы глядели друг на друга широко раскрытыми глазами, и в нашем воображении возникали незабываемые картины первой военной осени.

Мы не видели друг друга более тридцати лет. Но этот внушительный отрезок времени, насыщенный для каждого из нас многими большими и малыми событиями, не смог стереть в нашей памяти дней суровой борьбы с фашистскими захватчиками.

Передо мной стояли почтенные пожилые люди, отцы семейств. А мне виделись молодые, крепкие парни, удивлявшие всех своей смелостью и ратным умением.

Вот он, Николай Григорьевич Тимошко, ныне работник таможни, а в сорок первом курсант второй роты, которой командовал лейтенант Семин. Обладай я способностями художника, мне ничего не стоило бы по памяти нарисовать портрет курсанта Тимошко. Зеленая фуражка лихо сдвинута к правому уху. На плече автомат, на поясе гранаты. Загорелое юное лицо. Губы упрямо сомкнуты, в прищуренных глазах хитринка. Много перевидали эти глаза. Твердо держали оружие эти сильные руки. Пули, выпущенные по врагу Николаем Тимошко, метко били в цель. Его штыковой удар был неотразим.

Под стать Николаю был курсант первой роты Андрей Константинович Шовкопляс. Коренастый, ладно сложенный молодец, он накануне Великой Отечественной успел повоевать с белофиннами. К мнению Андрея в батальоне прислушивались не только курсанты, но и командиры. Все старались попасть в разведку вместе с ним…

Мои фронтовые друзья засыпают меня вопросами.

— А не имеешь ли ты, Вера, каких-либо сведений о Владимире Селиверстове?..

— Помнишь, как мы нашли его под Ирогощей?..

— Герой был парень!..

— Где он сейчас?..

— Вы разве не знаете, ребята?.. Правда, и я узнала только недавно… Погиб Володя в сорок третьем году, выручая из беды товарища…

Николай и Андрей помолчали.

— А помните, как мы после боя ходили в разведку к Ирогоще?..

— Как же не помнить…

Шовкопляс оживился.

— Не хотели нас туда пускать после всего, что было…

— Да, начальник штаба капитан Петраков и слышать об этом не хотел.

— Он больше всего заботился тогда об окопах, ходах сообщения, об огневых точках на новом рубеже обороны, в районе Копорья и Новоселок…

— Помог нам капитан Левин… Пусть, говорит, на всякий случай сходят. Мало ли что замышляет противник!..

— А помните, как он всегда инструктировал нас, отправляя в разведку?..

— Да, как сейчас слышу его строгий наказ: самим видеть все, ничем не обнаруживать себя!..

— Кажется, мы неплохо выполнили в тот раз боевое задание…

Перебивая друг друга, мы со всеми подробностями восстанавливали в памяти этот эпизод. Как выдвигались к цели, ползя по высокой траве. Как достигли Ирогощи, сделав большой крюк левее деревни Заринской. Как под охраной дозоров, возглавляемых Алексеем Прохоровым и Николаем Деркачом, вновь прошли по местам недавнего боя. Как установили, что фашисты продолжают оставаться за рекой Ламохой. Как, захватив вещевые мешки и шинельные скатки, оставленные в лесу еще перед боем, решили было возвращаться, а потом, проходя по околице Ирогощи, вдруг услышали лошадиное ржание. Это насторожило нас — ведь деревня только что была пуста.

Командир немедленно выслал дополнительные дозоры, и скоро мы узнали, что в Ирогощу по лесной дороге только что вошло какое-то подразделение противника. Похоже было, что офицеры и солдаты этого подразделения не знали о грозной баталии, которая недавно здесь отгремела, или, может быть, не придавали ей значения. Они вели себя беспечно, группами и в одиночку бродили по деревне. Не было часовых. Видимо, подразделение совершило длительный марш и гитлеровские вояки порядком устали. На самом краю деревни была затоплена баня. Солдаты тащили в нее из домов корыта и тазы.