Вера Фелисова - Все мои братья

Мать выходила его, и он твердо стал на ноги. Правда, одна из них была теперь немножко короче другой, и Володя слегка прихрамывал.

Он работал инструктором военкомата. Работал самозабвенно. А 10 апреля 1943 года случилось непоправимое. Один из его товарищей по работе допустил на полигоне неосторожность при обращении со взрывчаткой. Владимир Селиверстов загородил его собою от взрыва и погиб…

Там, где мы нашли его в сорок первом году, мне довелось побывать в послевоенное время.

Побывала я и в Ирогоще, где наши разведчики устроили «баню» гитлеровцам.

Баня сохранилась до сих пор. Ее хозяйка, Ефросинья Степановна Комарова, хорошо помнит суровые военные дни. Помнит она, как фашисты, стоявшие в деревне, с суеверным ужасом говорили о наших разведчиках. Вплоть до снятия блокады Ленинграда деревня Ирогоща была в непосредственной близости от переднего края обороны Ораниенбаумского плацдарма.

Рассказала мне Ефросинья Степановна, как жила она под фашистским ярмом. В годы войны она потеряла дочь. Гитлеровские изверги расстреляли ее мать и сестру.

В лесочке, у реки Ламохи, есть место, которое местные жители называют Полевой Горкой. Там похоронены советские воины, погибшие в августе сорок первого года под Ирогощей.

Дня два после боя под Ирогощей наблюдался некоторый спад активности противника. Он позволил себе в те дни только несколько слабых наскоков на наши позиции. Впрочем, и командиры и курсанты батальона понимали, что передышка не будет долгой. Разведка сообщала, что вражеские войска приводят себя в порядок и готовятся к наступлению.

Я находилась в ту пору во второй курсантской роте. Командовал ею лейтенант Георгий Алексеевич Семин. Мы стояли у деревни Ласуны. Курсанты рыли траншеи, подготавливали к бою огневые точки. Отрабатывалось взаимодействие между взводами.

Неутомимый ротный умело направлял усилия большого воинского коллектива. Это был скромный, неразговорчивый человек со следами оспы на лице. На первый взгляд он показался мне несколько медлительным. Но надо было видеть его в бою. Под огнем наш ротный преображался. Он зорко следил за противником и безошибочно находил слабые места в его боевых порядках. Он был энергичен и распорядителен. Как правило, он точно определял переломный момент боя и именно в это время подавал нужную команду. Подавал как-то по-домашнему, застенчиво, никогда но повышая голоса. Если это позволительно для характеристики кадрового военного, то я назвала бы его добрым, заботливым хозяином подразделения. Ныне полковник запаса Семин живет и работает в Днепропетровске.

Помнится, уже на второй день моего пребывания в роте Георгия Семина мне довелось увидеть его в бою. Вражеская пехота с двумя танками пошла в наступление на позиции взвода лейтенанта Бориса Григорьева. Сначала шла яростная перестрелка. Отделения курсантов Александра Страдымова и Дмитрия Годованика вели меткий огонь, не позволяя вражеским солдатам подняться с земли. Когда же одному танку и десятку пехотинцев противника удалось пересечь нашу траншею, курсант Ханыкин удачно бросил бутылку с горючей смесью. Танк загорелся. Его экипаж и следовавшие за ним пехотинцы были уничтожены гранатами.

Более сильная группа врага атаковала позиции взвода лейтенанта Виктора Бородачева. На этом участке закипел штыковой бой. По сигналу ротного курсанты взвода лейтенанта Григорьева, за исключением пулеметчиков, поспешили на помощь соседям. Бросились на выручку к ним и курсанты взвода лейтенанта Василия Башкирова. Совместными усилиями атакующий противник был уничтожен. К тому времени курсанты были уже опытными воинами. Дрались они умело и с молодым задором. Что касается меня, то я ужасно переживала за них. К счастью, на этот раз погибших не было. Вместе с курсантами я перевязала раненых Петра Горбатенко, Александра Дмитриева, Ивана Шапоренко, Анатолия Морозова, Григория Матиенко.

Рота Семина прочно удерживала свои позиции, однако мы получили приказ перейти на новый рубеж. На полпути к нему курсанты обратили внимание на стрельбу в районе командного пункта батальона. Это показалось подозрительным. Семин тотчас двинулся с ротой к КП. И на этот раз интуиция не подвела нашего командира.

Немного приотстав (со мной были раненые), я подошла к КП позже, чем вся рота. Подошла и увидела вокруг множество трупов фашистских солдат. Курсанты что-то возбужденно обсуждали. Майор Шорин — в это трудно было поверить нам, знавшим его суровый нрав, — по-братски обнял и расцеловал лейтенанта Семина.

— Ну, Семин!.. Если бы не твоя рота, разгромили бы эти фашистские шакалы наш командный пункт…

И еще об одном незабываемом событии того дня.

К концу его стало известно, что группа курсантов, возглавляемая лейтенантом Григорьевым, уходит в тыл противника. Перед группой стояла задача уничтожить тяжелую вражескую батарею.

Тьма была непроглядная. Моросил дождь. Стараясь слиться с ночью, мы осторожно двинулись в путь. Меня знобило от холода и от нервного напряжения. Вскоре нам пришлось залечь: на месте разведанного днем свободного прохода мы наткнулись на вражеский заслон. Фашисты встретили нас сильным огнем. Пришлось отойти, унося двух убитых товарищей.

Встревоженный капитан Левин, встретивший нас на позициях батальона, внимательно выслушал Григорьева, подумал и потянулся за телефонной трубкой. Произошел короткий разговор, и сразу же после него мощно заговорила наша артиллерия. Конечно же, это было неожиданностью для противника. В ту пору наши пушки стреляли редко и экономно: не хватало боеприпасов.

Мы снова отправились по заданному маршруту. Григорьев быстро вел группу туда, где рвались снаряды. Взаимодействие с артиллеристами помогло нам благополучно миновать опасный участок пути. Лес стал редеть, и мы вышли на большую лесную поляну. На опушке справа чернела громада нашего догорающего танка. Из щелей машины еще струился дымок.

Чтобы избежать встречи с противником, лейтенант немедленно подал команду резко свернуть влево, в глубь леса. Опасаясь разбрестись, курсанты держались за одежду друг друга. Я шла в хвосте цепочки и тоже двинулась было за всеми, но неожиданно услышала слабый стон. Вначале я подумала, что мне это почудилось. Но стон повторился. Кто-то из наших лежал возле танка, взывая о помощи. Спрашивать у лейтенанта разрешения задержаться, чтобы оказать помощь раненому, было уже поздно: группа исчезла в темноте. Но и оставить беспомощного раненого я не могла.

Пройдя каких-нибудь пятьдесят — семьдесят метров, я вплотную приблизилась к танку и вскоре нашла раненого. Должно быть, это был один из членов экипажа боевой машины. Он лежал в беспамятстве. В темноте невозможно было установить, куда он ранен. Не оставляло сомнений только то, что у танкиста повреждены кости ног. Я попыталась положить его на плащ-палатку и, видимо, причинила раненому нестерпимую боль. Он снова громко застонал. Тотчас же в сторону танка полетели огненные струи трассирующих пуль.