Геннадий Черкашин - Вкус медной проволоки

- Ну как? - спросил Вася. На клипер он не обратил никакого внимания.

- Ничего, - сказал я и посмотрел на его ботинки. Ботинки были большими, сороковой размер, не меньше, - Ботинки только помой.

- Боюсь, что она меня выгонит, - сказал Вася, когда на колонке помыл ботинки, - И штанов у меня новых нет.

- Не выгонит, - сказал я, - Пошли.

На дорогу от акаций падали длинные узорчатые тени. Цвели акации в мае. Белые, розовые и жёлтые. Цвели среди развалин, и их запах днём смешивался с запахом нагретого камня.

Цветы белой акации можно было есть. Каждое дерево имело свой вкус, и мы опробовали все деревья, пока не нашли одно, самое вкусное. Сидя на ветвях, мы ели белые сочные лепестки.

- Изверги! - кричали нам некоторые прохожие, - Что вы красоту портите?

Другие говорили, что цветы акации есть нельзя, потому что в них живут какие-то белые черви. Но нам было на червей плевать. Особенно хороши были цветы после дождя. К вечеру из цветов выливались в рот капли пахучей и сладкой водички, которую мы называли соком.

Мы пошли прямо через кладбище коммунаров, где был похоронен лейтенант Шмидт и его помощники, расстрелянные на острове Березань. И среди них был Сергей Частник, именем которого называлась наша улица. Пересекли сквер, где но время первой обороны находился Пятый бастион, и вышли на Пироговку.

В Борькином доме мы поднялись на третий этаж, и я громко постучал в крашеную деревянную дверь. Послышались шаги, и сердце моё сжалось, Я протянул Васе клипер.

- Держи.

Открыла нам Борькина мать. Отступать было поздно.

Это мой друг Вася, - сказал я. - Он круглый сирота.

Вася стоял красный и смотрел в пол.

- Заходи, Вася, - сказала Борькина мать.

Из комнаты слышались звуки «Розамунды». Дверь отворилась, и показался Борька. Он был в белой рубашке и в пионерском галстуке. Увидев клипер, он свистнул от удивления.

- Ого! Вот это фрегат.

- Боря! - мать укоризненно посмотрела на сына. - Кто это свистит в комнате?

Борька вертел подарок в руках.

- Ну, фрегат!

- Клипер, - сказал я.

- Ну, клипер! Жаль только, что пушек нет.

- Сделаем, - сказал я шёпотом. -Как самопалы. Медная трубка, дырочку напильником, набьём порохом, дробинку, запал, такой морской бой будет, ахнешь!

- А если взорвётся? - сказал Борька и побледнел. - Знаешь, он и без пушек хорош.

- Твоё дело, - я пожал плечами.

Мы вошли в комнату. С одной стороны дивана сидели две девочки, с другой толстощёкий мальчик. Какой-то «мясокомбинат» в курточке.

- Здравствуйте, - сказал Вася и поклонился. Девочки захихикали.

- Вы такой заслуженный, - сказала одна с розовым бантом - У вас столько орденов.

- Чего ты кланяешься этим дурам?! - шепнул я ему на ухо. Вася стоял красный и улыбался. Нашёл кому улыбаться. Воображулям каким-то.

- Вот это корвет! - сказал «мясокомбинат». - Дай подержать.

- Сломаешь, - сказал Борька.

- Витя, - сказал «мясокомбинат» и протянул мне руку.

- А на каком фронте вы воевали? - не унималась зануда.

- У нас у всех есть, - сказал Вася, - Игорь, скажи им.

- Да, - сказал я. - У всех.

Мы и правда все носили орденские колодки.

- Ах, ах, ах, - сказала зануда.

Витя прыснул. Я посмотрел на него. Витя перестал ухмыляться. Вторая девочка тоже не смеялась. У неё были большие серые глаза и косы. Я посмотрел на свои старые брюки и на ботинки, добела сбитые каучуковым мячом, и разозлился на себя. И у Вити, и у Борьки были чёрные блестящие ботинки и брючки из чёрного офицерского сукна. Засунув руки в карманы, я отошёл к книжному шкафу и стал рассматривать корешки книг.

Я любил книги. Раз в неделю я приходил в детскую городскую библиотеку на Приморский бульвар и клеил там старые книги. Книг было очень мало, так мало, что вся библиотека помещалась в будке киномеханика. Старая сгорбленная библиотекарша ставила передо мной стопку потрепанных книг, которые приходилось собирать по страничкам, клей, ножницы, бумагу, и часа два я клеил их, внимательно и осторожно.

Зато после я мог брать на полке любую книгу - и «Графа Монте-Кристо», и «Королеву Марго», и «Всадника без головы» - как раз те, которые выдавали далеко не каждому.

У Бориса на полке стояли книжки, которые я никогда не читал, и я подумал, что обязательно попрошу у него что-либо, когда скрипнула дверь, и в комнату вошёл высокий моряк с одной широкой жёлтой полоской на рукаве. Слегка прихрамывая, он подошёл к Васе и, протянув руку, стал знакомиться. Звали его Сергей Алексеевич.

- А это Игорь, - сказал Борька, указывая ему на меня и называя мою фамилию.

- Постой, постой, - сказал Сергей Алексеевич, поворачивая меня к свету. - Ну конечно, похож... и нос... и глаза, как у Георгия. Та же порода, я ведь не ошибся, да? .

Я растерянно смотрел на его покрасневшее лицо. У меня действительно был дядя Георгий, но мы ничего не знали о нем, ничего, даже номера воинской части. Прошло уже полтора месяца, как освободили город, но писем от него не было. В комоде в ящике, где хранилось извещение «... пал смертью храбрых» и письма отца, лежали и его старые письма - исписанные карандашом листки блокнота. Бабушка перечитывала письма, далеко отставив их и шевеля губами. Письма она читала долго, а сложив их, уходила во двор работать, и вокруг её рта собирались морщины, похожие на лучи нарисованного карандашом солнца. Бабушка не плакала. Плакала мама. Отец писал химическим карандашом, и от слез письмо становилось рябым, с синими пятнами. Синих пятен появлялось все больше и больше, и мне хотелось письма намочить водой, чтобы не видеть этих пятен, накопившихся за три года войны. И вот передо мной стоял человек, который знал моего дядю, младшего брата моего отца; этот человек хмурился, и я догадывался, отчего он так пристально смотрит на меня, но всё-таки спросил:

- Что с ним?.. Мы дали запрос в военкомат, но нам ещё не ответили. Мы ничего не знаем о нем.

- Георгий был моим другом, - сказал он. - Да... другом.

«Ну конечно, - подумал я, - конечно... был... Был... Это обязательное был».

- Я покажу тебе сейчас альбом, - сказал Сергей Алексеевич, торопливо открывая дверку шкафа. - Вот... здесь... Видишь? Это мы хороним его... Это митинг части... Салют над могилой... Это памятник...

Памятник... Жестяная пирамида со звездой и фотокарточкой. Памятник, который завтра увидит бабушка. На фотографии он улыбается. «Он всегда улыбался», - говорила бабушка. Всегда. Улыбался.

- Дети! Мыть руки и к столу! А вы о чем здесь так серьёзно? - Борькина мама тоже улыбалась. Я опустил голову. Саднило в горле, было не передохнуть.

- Вот Игорь... племянник Георгия он, понимаешь? - глухо сказал Сергей Алексеевич.

- Вон оно что, - протянула она. - Я сразу и не поняла. Твоя бабушка жива? - обратилась она ко мне.

Я кивнул головой.

- Сережа, ты завтра обязательно сходи к ним.