Геннадий Черкашин - Вкус медной проволоки

- А что же наши лётчики? Куда они смотрели?! - удивился я.

- Вот в этом вся и штука, - сказал Котька, - что лётчики ничего не могли сделать. Немцы не дураки, похватали на улицах наших пацанов, девчонок; лётчики наши полетят, смотрят: дети на палубе - и айда обратно, кто ж детей бомбить будет. Да ты у Нонки спроси, она тоже на «Лоле» была.

- А-а, - отмахнулась от меня Нонка. - Была да сплыла. Пару рейсов на шхуне сделала в Констанцию, а как вернулись в Севастополь, я ночью за борт - и привет, а чего это ты интересуешься?

- Да так, - сказал я, - интересно.

- Что ж тут интересного?! Я вон от холода чуть ко дну не пошла, сам знаешь, какая вода в марте. Еле доплыла, а ты говоришь интересно, чудак человек. - И она отпустила мне в лоб такой шалабан, так щёлкнула, что у меня из глаз искры посыпались. - А скоро наши катерники освободили ребят. Понял?

- Ладно, поговорили, - сказал я и, повернувшись, пошёл к калитке. «Ну и вредина же она», - думал я, потирая лоб.

А Вовка Урбас сразу стал врать. Рассказывал, как он подрывал немецкие танки и стрелял по немцам из «максима». Нонка один раз не выдержала его трепотни и хорошо ему дала, так, что он заревел и пошёл матери жаловаться. А мать выскочила на улицу и орала во все горло, какая Нонка хулиганка. Урбаса мать, кажется, собиралась не только орать, но и еще кое-что сделать. Она схватила палку и пошла к нам.

- Посмотри, какая нервная, - сказала Нонка и смылась вразвалку.

А потом ей неожиданно дали медаль. Ей дали медаль после того, как в газете появилась статья и фотография. Один боец рассказывал, как они наступали на Севастополь, как они взяли Сапун-гору и как повели наступление на Херсонес. Когда наши дрались, изнемогая от усталости и жажды, худенькая девчонка, пробираясь ползком среди выстрелов и взрывов, стала приносить во фляжках воду. И каждая капля этой драгоценной влаги вливала силу в усталых бойцов. И на фотографии Нонка протягивала флягу улыбающемуся матросу с автоматом. И когда наш директор увидел фотографию, он очень удивился, потому что Нонка не была отличницей, а даже наоборот, но он всё равно куда-то пошёл, и Нонке дали медаль.

А теперь Вовка тоже нацепил медаль и пришел на утренник в школу. Он стоял в кругу и во всю глотку горланил: «На нас девчата смотрят с интересом, мы из Одессы моряки». Тоже мне Лемешев нашёлся.

Когда он кончил петь, девчонки ему безбожно зааплодировали, и он стоял и сиял, как электрическая лампочка.

Потом я видел, как Нонка подошла к нему и пожала ему руку.

- Ты меня извини, - сказала она, - что я тебя тогда...

- Чего уж там, - сказал Вовка. - Кто старое вспомянет, тому глаз вон.

Меня чуть не стошнило от этой сцены. Еще вчера его мать приходила к нам и показывала моей маме фотографии, и везде она была с медалью. Она рассказывала про блокаду и говорила, что Вовка был дистрофик и не вставал с кровати, что даже она на него махнула рукой.

Тут ко мне подошёл Котька. Он был в новой белой рубашке с пионерским галстуком.

- Видел Вовку? - восхищённо спросил он. - Морячок. С медалью. Я потрогал - настоящая.

- Дистрофик твой Вовка, - сказал я, - а медаль у него известно откуда.

- Завидуешь, - сказал Котька, и в глазах у него появилось то самое выражение, после которого у нас с ним всегда начиналось...

- Ну что, сейчас? - спросил я.

- Хоть сейчас, - сказал Котька.

- Рубаху твою жалко, - сказал я.

Котька совсем разволновался.

- Да?! - сказал он.

- О чем это вы? - спросил Вовка и положил руку Котьке на плечо.

- Слушай, Вовка, дай Котьке поносить медаль, пока у тебя мать не отобрала. Он отличный парень, не хуже тебя. Сам он стесняется попросить, - сказал я.

Вовка не понял, что ему я сказал. Он посмотрел на Котьку, потом похлопал его по плечу и важно сказал:

- Её, Котька, заслужить надо. Я, брат, у Средней Рогатки два танка поджёг, зря её не дают. - И он ушёл походкой бывалого моряка.

- Иди, Котька, и тоже поджигай танки, - сказал я.

- Ладно, Игорь, с тобой я завтра поговорю, - пообещал Котька и пошёл догонять Вовку. Ну и прилипчивый же был характер у этого Котьки!

Мы стояли у выхода из кинотеатра и ждали Котьку. Единственный в городе кинотеатр «Красный луч» помещался в подвале под разрушенным четырёхэтажным домом на улице Ленина. Из бывшего бомбоубежища наверх вела узкая чугунная лестница, и мы, чтобы не пропустить Котьку, повисли на перилах прямо над ней. У меня болела голова и немного тошнило, но я об этом ни капельки не жалел. Еще бы! Нам только что удалось второй раз подряд посмотреть новый фильм «В шесть часов вечера после войны». Это был неслыханный фильм! Это был фильм, где показывали ПОБЕДУ! Самую настоящую победу, с салютом на Красной площади, с танцами и цветами... Это было потрясающе!

Мы смотрели на лица выходящих из кинотеатра людей, и это тоже было потрясающе. Даже после знаменитых кинокомедий с участием Жарова или Ильинского ни у кого не было таких лиц, таких сияющих глаз, таких улыбок.

Котька вышел из кинотеатра последним. Он шмыгал носом.

- Чего это ты? - спросил Гешка и пожал плечами. - Смотри как растрогался.

На кончике Котькиного греческого носа висела какая-то мутная капля. Он снова шмыгнул носом, стараясь её загнать внутрь, но из этого ничего не вышло.

- Ничего не растрогался! Просто у меня в кино стащили кепку.

- Кто стащил?

- Не знаю, - сказал Котики. - Я смотрел кино. Я только сейчас увидел, что её нет.

Котька боялся своей бабки Яки. Она ему подарила копку, а теперь её украли, Котьку можно было не утешать - все ребята знали, что такое Яка. Она сожгла наш кирзовый мяч, который случайно перелетел через стенку к ней во двор. Она сожгла мяч Шурки Цубана да ещё дала по шее Котике. Лучшему нападающему нашей команды!

- Ясно! - сказал Гешка. - Подались за мной.

И он вдруг пошёл совсем в другую сторону от дома. Мы с Котькой пошли за ним.

- Может быть, придётся драться, - сказал Гешка. Я вздохнул, У меня болела голова. Мне хотелось домой. Но делать было нечего. Я нагнулся и положил в карман камень.

- Выбрось, - сказал Гошка. - А то нам не уйти.

Я нехотя выбросил.

- Будете оборонять меня с тыла, - говорил он, не останавливаясь. - Бейте, если что, ногами и не забывайте, что длинных хорошо брать на головку. Или в живот, или в зубы.

Он вёл нас к Владимирскому собору, в склепах которого были похоронены адмиралы Лазарев, Нахимов, Корнилов и Истомин.

Мы обошли собор и у стенки увидели всю банду хромого Лёки, и сам он стоял у стенки, прислонившись к ней спиной, а его костыль стоял рядом.

У меня похолодело внутри. С кем, с кем, а о ними драться не стоило. По вечерам они с криком проходили по нашей улице, провожая домой Лёку. В небо летели ракеты, пущенные из рогаток, а под стены домов - дымовые шашки. Ракеты сыпались на дорогу, как падающие звёздочки, и улица заволакивалась пахучим дымом. Они всегда пользовались этими шашками, когда хотели скрыться. Они прятались в развалинах домов и оттуда отбивались камнями, пока густой дым не заволакивал все вокруг. Когда мы дрались с карантинскими, побеждали те, с кем был Лёка.