Виктор Тельпугов - Полынь на снегу [Авторский сборник]

Бросил письмо в ящик. Как погоды у моря, ответа стал дожидаться.

И что же вы думаете? Через некоторое время мне телеграмма: «Улицу построили. Пиши — станция Тайга, город Тайга, проспект Молодежный. Подробности письмом».

Не очень ясным было и это послание, а «подробности» где-то застряли. Снова потянулись долгие дни и недели.

Потеряв терпение, строчу еще одно письмо в Тайгу: «Что ж ты опять замолк? И есть ли хоть какие-нибудь дома на ваших проспектах?»

Через полмесяца мне еще телеграмма: «Вчера справили новоселье. Срочно приезжай: станция Тайга, город Тайга, проспект Молодежный, дом каменщиков, комната три. Жду нетерпением».

Окончательно сбитый с толку, телеграфирую сыну: «Еду». И еду действительно — куда-то в самый дальний угол нашей планеты. Всю дорогу пытаюсь представить себе, что же это за город такой, как там люди живут, как там мой наследник устроился.

Добравшись до Тайги, не застаю сына не только в доме каменщиков, но и вообще в городе…

— Вчерась убыли, — разводит руками какой-то старик, встретивший меня на пороге чистенькой, сияющей белизной комнаты. — Тебе велено располагаться тут. Вот ихняя коечка.

— Как убыли? С кем?..

— В тайгу укатили, а мы теперь с тобой вроде бы и родня!

— Из тайги в тайгу? Родня? Что за загадки такие?

— Здесь кругом тайга. Сначала в палатках жили, потом отстроились. Он разве тебе не писал?

— Писал…

— Ну вот. И у меня телеграмм штук сорок. В каждой строчке только точки! Вот я и прискакал на край белого света.

— Значит, товарищи по несчастью?

— Говорю ж тебе — родственники. Водой не разлить. Ясное дело?

— Недогадлив я от рожденья, понимаешь ты, недогадлив.

— Сынок твой сам тебе все расскажет. А пока отдыхай с дороги-то. Чайник на кухне, дровец сейчас принесу. Провиант для нас запасенный.

— А ты кто ж здесь такой?

— Я-то? Да как тебе сказать… Такой же, как ты.

— Давно в этом доме?

— Уж вторые сутки идут.

— Старожил, значит! Сына-то моего видел?

— Как же. Я в дверь — он из двери.

— Ну как он? Что он?

— Ой, слушай, и трудно же нам с ним будет! Егозлив, непоседлив — страсть!

— Кому это нам?

— Тебе, мне, а больше всего приемной дочке моей. Впрочем, она ему точно под масть. Две капли водицы.

— Опять загадки?

— Опять проще простого. Город они построили, поженились — и снова в тайгу. Это по-ихнему медовый месяц выходит. Понял? В кого они только родятся такими!..

Старик досадливо хлопает дверью, но тут же снова появляется в комнате.

— А ты все еще не разделся? Давай, давай располагайся как дома. Я пошел за дровами. Чайку попьем, поспим, а утром чуть свет айда город смотреть. Я тоже ведь каменщик. Комсомольск строил на берегу самого Амура-батюшки. Ай, гор-р-рячие были денечки! Ай-яй-яй!..

Старик исчезает.

Я, совершенно обескураженный, ставлю чемодан в уголок, вешаю пальто на крайний гвоздик, тихо, будто боясь потревожить кого-то, подхожу к «ихней коечке».

На столике, возле самодельной лампы под самодельным абажуром, нахожу записку: «Извини, батя, что не смог встретить. Новое дело задали. Приеду — все расскажу. Устраивайся и жди. Если будет что-нибудь срочное, телеграфируй: платформа Братская, городок строителей, мне. Постараемся вернуться к первому декабря».

Именно так и написано — «постараемся»…

И снова ни улицы, ни переулка, ни номера дома, а календарь еще только-только подобрался к Октябрьскому празднику.

— Ну и народец же эти сыновья! — с досадой хлопаю себя по колену и оборачиваюсь на скрип широко распахнувшейся двери.

— И дочки! — добавляет старик и со всего маху швыряет на пол охапку заснеженных, звонких поленьев. — Не горюй, растопляй, образуется!..

Смотрю на него и удивляюсь. Не иначе, как десятков шесть отшагал уже, а крепок еще и весел и сила в нем богатырская.

— Комсомольск, говоришь, строил? — спрашиваю.

— Комсомольск.

— На Амуре?

— На нем самом.

— Выходит, мы с тобой не только родственники.

— Как так?

— Я ведь тоже руку приложил к тому Комсомольску!

— На Амуре?

— На нем.

— Больно молод ты для Комсомольска. Сколько Октябрей прошло с той поры?

— И много, и мало. Я туда еще мальчишкой пришел, фабзайцем.

— Получается, мы с тобой больше чем родственники!..

Долго мы еще говорили в ту ночь. Дрова в печке горят дымно и неспоро, в трубе отчаянно воет осенний таежный ветер, на крыше соседнего дома грохочет еще не по всем краям крепко прибитое железо. А нам хорошо! Не только на улице, но и на душе у нас самый настоящий праздник. Однако когда разговор снова и снова заходит о моем сыне и стариковой дочке, мы дружно вздыхаем и охаем:

— И в кого они родятся такими?! А?..

День был воскресный, и многие рабочие «Станколита» пришли на вокзал проводить комсомольцев, отъезжающих в Целинный край.

Первых энтузиастов было тринадцать человек. По поводу этой цифры на заводе существовали самые разные мнения.

Одни разводили руками:

— Не густо, не густо! Прямо сказать — капля в море.

— Смотри-ка, — улыбались другие, — прошло всего пять дней с того собрания, а вон уж сколько их! Для начала совсем неплохо!

На проводы добровольцев пришли все — и ярые оптимисты, и относительные скептики. Все желали целинникам успеха и счастья. Об этом говорили и песни, и плакаты, на которых белым по красному было крупно выведено: «Добро пожаловать!», будто паруса их колыхались не на Казанском вокзале столицы, а уже там — в далеком от Москвы Целинограде…

Рая прибежала на перрон запыхавшаяся, закрученная в пестрый ситчик нового платья, облепившего на осеннем ветру ее хрупкую фигурку.

Она кинулась к ребятам, с чемоданами, гитарами и чайниками в руках столпившимся возле разукрашенного вагона.

— Севу не видели?!

— Да здесь, здесь, куда он денется! Пивком небось балуется. Сейчас явится, «сам веселый и хмельной».

Заводские парни знали о том, что Рая давно уже неравнодушна к Севке, и при каждом удобном и неудобном случае не прочь были подшутить над девушкой — весело и беззлобно. Вот и сейчас — видят ведь, что на душе у нее, так еще масла в огонь подливают: Севка, мол, веселится, а ты…

— Хоть бы в такой день языки-то не распускали! — рассердилась Рая, и тут вдруг все заметили, что ей и в самом деле не до шуток.

Когда появился Севка, действительно слишком уж веселый и шумный, Рая растерялась и покраснела.

— А! Вон ты где! — Он шагнул к девушке сразу через несколько чемоданов. — Провожать, значит, пришла? Правильно! Не куда-нибудь — на целину едем. Читай теперь в «Комсомолке» про наши подвиги!

— Сева… — не то ласково, не то с укоризной тихо сказала Рая.

— Ну, я Сева. Точно тебе говорю, за нами дело не станет. Смотри богатыри какие!