Григорий Боровиков - Ника

Так размышляла Ника, идя с опущенной головой по тихой безлюдной улице.

— О чем так задумалась?

От неожиданности Ника вздрогнула, схватилась рукой за грудь, остановилась. И откуда только взялся Алексей?! Подошел неслышно, как кошка. Стоит перед ней, улыбается.

— Что так весел?

— А чего ж унывать!

Перед Никой был совсем не тот Алексей, какой запомнился по первому знакомству. Без стеснения взял он ее под руку.

— Куда идешь? Я провожу тебя.

— Проводи.

Неожиданная встреча с Алексеем даже обрадовала Нику. Есть хоть кому сказать о том, как легче ей стало после извинения перед старшим Венковым.

— Я у твоего отца была.

— По делам свинофермы?

— И да и нет. Извиняться ходила. Нагрубила я ему из-за этой свинофермы.

— Простил?

— Сказал, извиняет, а что у него на душе…

— Не думай плохо об отце, — сказал Алексей. — Простил на словах — значит, простил сердцем.

— А мне так стыдно, так стыдно!.. Так себя ругаю!.. У меня характер дурной: что думаю, то и говорю.

На Нику нашло желание откровенничать, и она стала рассказывать о себе. Молчание Алексея поощряло ее, а ощущать сильную руку его было приятно. Она была серьезной и следила за собой, не давая сорваться на невольную легкость, способную произвести на Алексея невыгодное впечатление.

— Плотничаешь?

— Так… опять на свинарнике кое-что починяю. Я ведь плотник-то такой… учусь.

— Не бросил, значит? — спросила она, кося на него насмешливыми глазами, выдававшими потайную ее мысль: «Бросишь ведь, ни к чему тебе это».

— Бросать мне нельзя.

— Что это? Кусать нечего? — Она рассмеялась.

— Хотя бы и так.

— Ну, этому я не верю.

— Почему?

— Потому что у нас тут все работают только для того, чтобы было что есть, было в чем ходить, было где жить.

— Мой отец начал зарабатывать в шестнадцать лет. И дед мой, крестьянин, сказал ему: «Ну, ты уже имеешь на кусок хлеба, и я могу тебе не помогать…» Мне восемнадцать, значит, я обязан зарабатывать свой хлеб…

Нику кольнули эти рассуждения: уж не намекает ли он на то, что она не зарабатывает себе пропитание…

Алексей продолжал прерванную недолгим молчанием мысль:

— Работать надо не только ради хлеба. Как можно жить, ничего не делая? Разве у тебя не бывает желания что-то делать?

— Бывает, и я делаю.

Она опять рассмеялась.

— Ты чего это?

— Поняла все, ну все как есть… до макового зернышка. Думала-гадала: за каким лядом было тебе ехать в Усовку? Оказывается… зов сердца, величие труда… и тэ-дэ, как пишут в газетах. — Ткнув указательным пальцем себе в висок, тряхнула прядями волос, золотом струившихся из-под серой вязаной шапочки. — Значит, соображалка у меня работает.

— Злая ты девка!

— Не сердись, Алексей Николаевич. Еще я поняла, что ты — молодой старик.

— То есть как?

— Очень уж умно рассуждаешь.

Несколько минут молчали. Потом Алексей спросил:

— Говорят, ты собираешься поступать в медицинский институт?

— Да.

— Разве ради заработка? Ведь ты знаешь, хлеб врачей не жирный… даже очень постный. Значит, влечет что-то тебя такое…

— Это верно, — согласилась она со спокойной покорностью. — Я уж пробовала поступить, да провалилась.

— А ты не теряйся, — подбодрил ее Алексей. — Сдавай еще.

— Ничего-то ты не понимаешь, — взорвалась она. — Думаешь, просто деревенской девушке в институт попасть. Черта с два! Передом идут золотые медалисты, отслужившие в армии, с трудовым стажем… А кроме того всякие-якие… дети медицинских работников и прочих.

— Набери полный балл.

— Да-а, — она по-ребячьи показала ему язык. — У меня пускай все на пятерки, а у бывшего солдата одни тройки, его примут, а меня… будьте здоровы, привет вашей маме!

Все, что она говорила, было известно Алексею, но ему хотелось хоть как-нибудь развеять настроение безнадежности, исходившее от каждого ее слова, и он сказал:

— Выходит, надо тебе на экзамен везти две клади: в голове знания, а в сумочке бумажку о работе.

— Да-а, — протянула она и развела руками.

Становилось темно. В окнах вспыхивал свет. Из школы шумными стайками высыпали ученики. Холодало. Со степи дул тугой ветер, мел сухую траву и листья.

Они шли и шли за село. Вот уже и огоньки школы померкли, и свист ветра в траве стал слышней.

— Тебе не холодно? — Алексей поднял на ней воротник куртки, ощутив рукой холодный подбородок.

— Спасибо! — Она поежилась и прижалась к его руке. — Пойдем назад.

В течение нескольких секунд, когда были произнесены эти самые обыденные слова, каждый из них почувствовал впервые в своей жизни острое мгновение. Для Алексея оно было значительным в том смысле, что он никогда еще не испытывал потребности заботиться о девушке, а сейчас она появилась и принесла ему радость. Нике незнакома была мужская нежность, и тем трогательней отозвалась она в ее сердце.

Маленькие лампочки, свисая на черных проводах с перекладин, струили жидкий ненадежный свет, придавая внутренности свинарника желтоватую окраску. Смутно проступали деревянные решетчатые загородки, стропила и балки, а все остальное пространство, куда бессилен был проникнуть свет, было густо-черным. Прошло несколько минут, прежде чем Ника, войдя с улицы, смогла различить то, что было освещено скудными лампочками. Постепенно глаза ее привыкли к темноте, приметили серые саманные стены и мохнатую изморозь на неплотно закрытых окошечках.

В загонах, отделенные друг от дружки, содержались супоросые свиньи: они похрюкивали, чавкали, шуршали соломой, чесали бока о доски, а некоторые отяжелевшие матки лежали, развалив отвислое брюхо и уткнув в подстилку вздернутый мокрый пятак.

Из стоявших в углу лопат Ника выбрала одну, какая поудобней, стала накладывать в тачку навоз. Острый запах перехватил дыхание, до слез щипал глаза. Она подумала, что надо проветривать помещение, а не держать окошки всегда закрытыми, и что об этом скажет заведующей. Потом снова сосредоточилась на работе. Наполнив тачку доверху, ухватилась за толстые ручки, покатила. С визгом завихлялось колесо, тачка стала мотать Нику из стороны в сторону. Догадалась шире, устойчивее ставить ноги. Навоз сваливали у наружной стены свинарника. Тут Ника немного постояла, отдыхая и жадно дыша холодным воздухом. Небо уже светлело, на востоке пробивалась сквозь мглу розовая полоска восхода.

Уже третий раз подряд встречает Ника утро на этом месте. И третье утро начинает она с уборки навоза. Когда пришла на ферму доказать, как умеет работать, заведующая ответила: «Становись на подсобную работу, а там видно будет, может, и свиней доверим».

Ника недоумевала: «Зачем она так говорит, знает ведь, что я только на одну неделю».