Григорий Боровиков - Ника

Скрипит, вырывается из рук тачка. С полной — из свинарника, с пустой — в свинарник. Взад-вперед, взад-вперед. Отяжелели руки, ломит поясницу.

Наконец навоз вывезен, согнана метлами по желобу жижа. Только села отдохнуть — зовут на кормокухню нагружать подвесную вагонетку кормом. Упираясь руками и налегая всем телом, гонит Ника вагонетку вдоль решетчатых загородок. Свинарки накладывают корм в корыта. Они почему-то недоверчиво поглядывают на Нику, а при случае начальственно покрикивают на нее.

Особенно усердствовала в насмешливом высокомерии Даша, круглолицая, румяная, голубоглазая женщина, известная на все село веселостью нрава и острым языком. Она была лишь на пять лет старше Ники, но считала себя вправе относиться к ней, как к ребенку. С первого же дня работы Ники на ферме Даша на каждом шагу колола девушку едкими, а то и двусмысленными шутками. Ника решила избегать ссоры, делала вид, что не замечает злых шуток, держалась с достоинством и тем думала отвадить Дашу от себя. А Даша от этого становилась назойливее. То и дело слышен густой голос ее: «Эй, ревизорша, откати вагонетку!», «Филатова, чище навоз выгребай! Тут тебе не институт, тут соображать требуется», — и Даша после подобных шуток громко и весело смеялась.

На смех кто-нибудь отзывался из полусумрака:

— Ты ее не трожь, Дарья.

— Я и не трогаю, я критикую, а критика и самокритика — двигатель нашей жизни.

— Вот язва-баба! С тобой серьезно, а ты все на смех поворачиваешь.

— Без смеху-то скучно жить.

Ника все слышит, но не показывает своей обиды, только быстрей скребет по цементу лопатой. Временами она вскидывает глаза на женщин, которые, задав свиньям корму, отдыхают.

Даша стоит, навалясь локтями на дощатую загородку, и, прищурив глаза в пушистых ресницах, слушает чавканье животных. На полных маковых губах ее застыла сдержанная улыбка.

— Я, бабы, смешное страсть как люблю, — говорит она задумчиво. — Ну, не смешно ли — обследовать нас поручили Филатовой!

— Она уже не обследует, а работает.

— Так ведь это на одну неделю, в охотку, вроде от скуки. — Даша отвалилась от загородки, потянулась, позевывая и хищно изгибая сытое тело. — К тому же эту неделю у нас тут председателев сын починкой занят.

Последние слова Даши, как спичка в соломе, зажгли в женщинах желание отозваться.

— За это осуждать нельзя.

— Над любовью не смеются.

— Что ж, Алексей — парень ничего.

— Молод больно, ей бы поопытнее надо.

Вскоре добрая половина свинарок втянулась в веселый разговор, в котором все было рассчитано на то, чтобы высмеять и унизить Нику.

Из дежурки вышла заведующая, послушала, о чем шумят женщины, и строго прикрикнула:

— Да перестаньте вы!

Стало тихо. Только чавканье животных да шарканье метлы по полу.

А утро тем временем незаметно переходит в день. Гаснут в свинарнике желтые лампочки, и серый рассеянный свет придает всему естественную видимость.

Подсобницы выходят к омету, вилами накладывают солому на прицеп, катят воз в распахнутые во всю ширину двери помещения. Колеса с трудом переваливаются через неровности замерзшей земли, того и гляди, воз свалится набок.

— Постой! — кричит Ника. — Надо выправить колесо.

Женщины остановились, а одна из них перевела дыхание, поправила на голове платок и, вскинув голову, посмотрела на Нику сверху вниз.

— Погоди командовать-то. Принеси лопату да подкопай бугорки!

Подчиняясь не требованию женщины, а какому-то внутреннему неосознанному желанию, Ника сходила за лопатой, срыла твердые скипевшиеся от холода комья земли. Пока она была занята этим, другие отдыхали. Никто не сказал ей слова одобрения, как будто это была ее обязанность, а у остальных было право на отдых. Ника подавила вспыхнувшее было раздражение против женщин и продолжала работать как ни в чем не бывало.

Как-то Ника катила тачку с навозом. Скрипучее колесо заело, и она никак не могла сдвинуть груз с места. Пробовала сдать назад, повернуть вбок — не помогало. Тогда она выпустила тачку из рук, выругалась и устало спустилась на землю. Сидела, досадуя на свое бессилье.

А кругом нее собрались женщины, со смешком давали советы, один нелепее другого.

— Бери тачку в обнимку и неси.

— В подоле перетаскай навоз.

Ника огрызнулась.

— А пошли вы все к черту на рога!

Из-за омета соломы, размахивая крепкими руками, вышел Алексей Венков. Треух надет до бровей, ватник туго стянут ремнем, подшитые валенки в самый раз по ногам, все на нем опрятное, сидит удобно, и сам он быстрый.

— Не простудись, — сказал он Нике, останавливаясь около нее. — Земля мерзлая.

— Ах! — Ника махнула рукой, вскочила на ноги и попробовала сдвинуть с места тачку. — Вот чертовка! Измаялась вся.

— Ну-ка. — Алексей рукой отстранил Нику, осмотрел тачку. — Погоди! — Сходил за молотком, постучал по колесу, повертел. — По-ехали!.. — С веселым мальчишеским гиком бегом откатил тачку к куче навоза, опрокинул.

— Принесу солидолу смазать тачки, — сказал он Нике, уходя в свинарник. — А смеяться над бедой, девушки, нехорошо.

Женщины молча стали расходиться.

От этой минутной встречи, от слов Алексея, от его простодушного взгляда Нике вдруг стало хорошо, легко, свободно. Хотелось сказать какие-нибудь особенные, прочувствованные слова, но она успела только крикнуть ему вдогонку:

— Спасибо, Алеша!

В полдень свинарки собирались в дежурке, разворачивали свои узелки, ели. На плите шумел чайник, по комнате плыло тепло. От еды и тепла женщины добрели, рассказывали, щеголяя друг перед дружкой, забавные истории и анекдоты, а то и сплетничали.

Иногда затевался разговор о мудрых житейских вопросах. Начинала его обычно, как это ни казалось Нике странным, Даша. Чувствуя за собой славу заводилы и считая себя первой красавицей в Усовке, она любила всегда и во всем быть напоказе.

— А слышали, бабы, Фенька-то полоротая на Дальний Восток завербовалась.

— Зачем это? — спрашивает Анна Семеновна, поправляя посыпанные редкой сединой черные волосы. В отношениях с работницами она держится на равной ноге, не как заведующая и старшая по годам. — Эх, куда понесло!

— А чего ей тут делать? — с искренним удивлением отвечает Даша. — Муж ее бросил, жила одна. Подвернулся случайный дружок, привалилась к нему, да ненадолго, побил ее, вся в синяках ходила. И правду сказать — кому нужна она.

— Это ты зря, — подает голос маленькая пухленькая Зина, прозванная Бомбой. — Фенька неплохая, добрая.

Даша смотрит на рыхлое, осыпанное капельками пота лицо Бомбы и с легкой усмешкой говорит поучающе:

— Знаешь, какая баба нужна мужику? А? Не на час, а как жена?.. Чтобы его тянуло к ней и чтобы во всем ему от нее тепло и уютно было.