Григорий Боровиков - Ника

— Ну что ж. На время уборки на стройке оставим одних стариков.

— Я на автомашине хочу, — морща веснушчатое лицо, заявил Славка.

— А почему раньше не учился? — спросил Венков.

— Так ведь один грузовик был, да и тот на приколе. А когда стали давать выбракованные из воинской части, так нашлись умелые водители.

Пришел к председателю Аверьян.

— Как, дед, житье-то?

— Да ить ничего. Последние три зуба потерял.

— Как? — не понял Венков.

— Выдрала дохтурша, говорит, мешать будут новым.

Старик шамкал с присвистом, жевал слова, и можно было лишь по движению губ догадываться, о чем он говорит.

— Ну, она, доктор-то, знает. А мерку сняли?

— Чего?

— Гипсу в рот набивали?

— Фасон сняли. — Аверьян раскрыл беззубый рот, ткнул пальцем.

— И верх и низ.

— Плохо: жевать-то нечем.

— Куды там! Жевать нечем, да и девки целоваться не хотят с беззубым-то.

— Ну, ничего, сделают вам зубы, тогда…

— Дожить бы, а то так и умрешь, не целовамши.

Посмеялись, пошутили, повели серьезный разговор.

— Шумок идет по селу, шумок, — прошамкал старик, заглатывая в беззубый рот желто-зеленые усы.

— О чем же?

— Слышь, строиться станем.

— В этом году не так много, а в будущем развернемся.

— А богадельня как? Для стариков-те дом сулил?

— А-а! Так, кроме вас, никто не согласен в общежитие вселяться.

— Вона что…

— У вас домик-то еще ничего… терпимо.

— Ничего, да скукота берет.

— Займите себя чем-нибудь. Ну чего вы могли бы делать?

— Я, Семеныч, шорничать могу. Работа эта мне по силе. На дому сделаю. Работать, как пить-есть, хочется.

Аверьян смотрел на него светлыми глазами, в уголках которых дрожали постоянные старческие слезинки.

— Ладно, дед. Дела всем хватит. Я вам хорошую работу дам, по силам.

— Пра-а, могу еще, — с радостью ответил старик.

— Как настроение у дедушек и бабушек?

— Одобряют.

— Чего одобряют?

— Ну все это, значит… воду скотине по трубам… Слышь, по оврагам лес сажать… коровник новой… И народ работать охотится нонче.

— Есть ли у людей интерес кроме заработка?

Проведя по влажным усам неразгибающимся пальцем с толстым желтым ногтем, Аверьян раздумчиво прошамкал:

— У каждого в душе чего-нибудь да лежит, в тайничке будто. Всяк человек — на свой лад. А все люди не любят погонялки-понукалки. Как есть ни в чем. Любит человек хозяином своего дела быть. Это первее всего.

— Бывает нужда погонять, есть правила, — начал было Венков, но старик не дал ему договорить.

— Погодь!.. — Он улыбнулся отечески предостерегающе, обнажив гладкие белесые десны. — Правила всякие — это воопче… Делает человек по правилам, а и по-своему, добавляет от себя. Это уж в любом деле так. Своеобычен человек, и никаким побытом это из него не выбьешь. — Аверьян потоптался, порываясь уйти, потом решительно опять приблизился к Венкову. — Люди много могут сделать, если к ним с душой.

Все это Венков знал и без старика Аверьяна. С душой-то с душой, но иногда бывают такие моменты, что хочется дать волю кулакам. Недавно был Николай Семенович на молочнотоварной ферме. Кормов мало, коровы едят не досыта, а одна молодая доярка накладывает корм так, что он падает мимо кормушки под ноги корове, в навоз. Венков взял лопату, собрал с пола кучку силоса. Девушка даже бровью не повела, а не то что смутиться. Вот когда хотелось ему ударить ее по румяной щеке. Сгоряча сделал выговор заведующей фермой за недосмотр. Да мало ли подобных случаев.

Всех обрадовала новость: в этом году в Усовке больницу начнут строить. Строить будет отдел здравоохранения, но забот прибавится и колхозу.

Первые хлопоты начались с выбора места. Приехавший инженер «привязывал» больницу. Инженер облюбовал место на отшибе от села, у самой Волги, шагал вдоль и поперек участка, проваливаясь в снег, потом спросил:

— Какая земля?

— Тут непахотная, — ответил Перепелкин. — Супесь. В хозяйственном обороте не была. Непригодная, бросовая земля.

— Мне все равно. Меня интересует, глубоко ли несущий грунт. Ну да будем бурить, брать пробы.

Еще он сказал, что проект больницы типовой, стало быть готовый, что не задержит начало строительства.

— Место хорошее. Речной простор. Чистый воздух. Между корпусом и крайними домами села парк запроектируем для больницы.

— А как разместятся постройки? — поинтересовался Венков.

— За этим я и приехал, выбрать место, посмотреть и спроектировать. Будет двухэтажный корпус стационара с врачебными кабинетами, операционной, с амбулаторией, приемной. Одноэтажная поликлиника. Прачечная. Кухня. Склады. Водокачка. Гараж. Дом для медиков…

Появился в Усовке милиционер. Явился в сельсовет, стукнул каблуками, козырнул.

— Старшина милиции Ягудин прибыл к месту службы.

Усадив старшину, Варнаков стал знакомиться:

— Давно в милиции?

— Полгода, на курсах был после увольнения из армии.

— Где служили?

— Прошел от Волги до Берлина, последние годы служил в Германии.

— Были ранены?

— Никак нет.

— Сами деревенский родом-то?

— Никак нет, городской.

— Кем работали до войны?

— Не успел работать, из школы в армию призвали.

— Женаты?

— Никак нет, холост.

— Невеста есть?

— Никак нет.

— Тут у нас найдете.

— Возможно. Пора уж…

— Я потому насчет жены интересуюсь… квартирный вопрос. Одного-то легче устроить. Ну что ж, оставьте тут чемодан, пойдем к председателю колхоза. Насядем на него, чтобы для милиции комнату дал.

Комната для милиции нашлась в клубе. И вскоре милиционер стал знаком всем жителям Усовки, днем захаживал в магазин сельпо, в правление, в сельсовет, а вечер проводил в клубе.

Венков сказал ему как-то, когда он наведался в правление колхоза:

— Скучаете? Жизнь у нас без острых сюжетов, без детективов… Вот скоро райпотребсоюз столовую откроет, наверное, будут сюжеты.

— Почему?

— Потому что столовая не обойдется без водки, а там, где водка…

— Понимаю.

Вернулось несколько парней из армии, всех приставили к делу.

Даша пришла с мужем к Венкову.

— Вот привела, Николай Семенович, своего.

Невысокий широкоплечий парень в черном бушлате и бескозырке стоял вольно, без обычной солдатской подтянутости.

— Садитесь! — Венков рукой показал на стулья у письменного стола. — Отслужили?

— Четыре года. Хотел на сверхсрочную остаться, а то завербоваться на работу, да вот она против, — моряк кивнул на Дашу.

— Ей надоело вдовствовать-то. Правда? — Венков подмигнул Даше, перегнулся через стол и шепнул, но так, что все, кто был в комнате, услышали: — Горяча подушка, холодна постель… Так в песне поется?

— Ох, Николай Семеныч! — Даша зарумянилась, смеясь, закрыла рот концом пухового платка.