Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

Я не видел его всего лишь месяц. Как он мог так сильно измениться за этот по сути мизерный срок? А может, с ним стряслось что-то неладное?

— Почему вы не женитесь, я вас спрашиваю? — повторил свой вопрос академик.

— Не знаю, — растерялся я.

— Неужели вы никого не любите?

Я предпочел промолчать. И что я мог ответить? За десять лет нашего общения это был первый бестактный вопрос, с которым обратился ко мне мой учитель.

Академик надел очки и вновь взял фотографию в руки.

Мои опасения оправдались — очки не смогли изменить выражения его лица. Он долго смотрел на фотографию, потом улыбнулся и протянул ее мне. Мое кресло стояло далеко от письменного стола. Я встал и быстро подошел к нему.

— Посмотрите, пожалуйста, нравится?

Я взял у него фотографию и с любопытством посмотрел на нее.

— Впрочем, она вряд ли может вам понравиться. Эта дама не подходит под каноны современной моды.

С карточки на меня смотрело умное лицо молодой женщины. Ее прическа и одежда напоминали мне фотографии матери времен ее молодости.

— Может, я допустил ошибку? Может, всего лишь год, проведенный рядом с любимой женщиной, перевесил бы всю мою жизнь?

Слова академика поразили меня. Я быстро взглянул на Левана Гзиришвили, пытаясь по выражению его лица угадать, что же могло произойти за этот месяц.

В комнату вошла домработница.

— Уберите, пожалуйста, вот это, а потом можете идти домой, — указал он рукой на корзину для мусора, полную скомканных бумаг.

Я положил фотокарточку на стол и вновь вернулся в свое кресло. Академик, словно забыв о фотографии, даже не взглянул на нее. Взгляд его сделался отсутствующим. Он молчал до тех пор, пока домработница не кончила убирать.

— Можете идти. Вы свободны до послезавтра, — негромко произнес академик.

Женщина кивнула и закрыла за собой дверь.

— Как идет строительство лаборатории на Цкра-цкаро?

— Проект разборного тысячетонного магнита уже готов. Ленинградцы берутся за его изготовление.

— Пора распределить работу по группам. Пусть Мамука Торадзе возглавит разработку схемы управления. А вы займитесь камерой Вильсона. — Академик задумался. — Камеру Вильсона следует поместить в максимально мощное магнитное поле. Иначе нам не удастся измерить импульс частиц высокой энергии. — Говорит он медленно, взвешивая каждое слово. Но взгляд его по-прежнему блуждает где-то далеко. — Тысячетонный магнит даст нам возможность измерить импульс частиц сверхвысокой энергии. Вместе с максимальным ростом мощности магнитного поля надо максимально увеличить объем камер. Тогда количество космических элементов значительно возрастет. Хм! Мы начинали работу в совершенно других условиях, у нас не было даже простейших приборов…

Академик встал и, заложив руки за спину, подошел к окну. Он долго смотрел на улицу, но было ясно, что, целиком погрузившись в воспоминания, он ничего не замечает. Вдруг он негромко засмеялся и покачал головой. Потом, тяжело ступая, вернулся к креслу, поерзал в нем, устраиваясь поудобней, и замер.

В комнате вновь установилась тишина.

Раздался бой часов.

Я знал, что уже двенадцать, но на часы все же посмотрел.

Двенадцать гулких ударов не смогли вывести академика из задумчивости.

Я с изумлением наблюдаю за выражением лица моего учителя. Вот лоб разгладился, и в глазах засверкали веселые искорки. Но вот уже на лоб набежала туча, и мелкие морщинки густо избороздили его. Вот нервно искривились губы, и тут же добрая улыбка осветила все лицо. Губы явно не поспевали за сменой мыслей. На них все еще играла улыбка, а в глазах уже мелькнул гнев.

О чем он думает?

Я стараюсь уследить за ритмом его мыслей.

И как бы воочию вижу, с какой ужасающей быстротой вращается колесо за его высоким лбом.

Я вижу, как год сменяется годом, день днем, минута минутой.

Я почти физически ощущаю тяжелую цепь, звенья которой — успехи и разочарования, радости и горести, трагические переживания и взлеты ликования. И вижу, как горбятся под ее непомерным грузом плечи старого академика.

И вот уже нет стен, нет тяжелых шкафов с пыльными фолиантами, нет замкнутого пространства душной комнаты. Все исчезло, и время потекло вспять. Мимо меня стремительно проносятся знакомые, но забытые пейзажи, забытые события, преданные забвению переживания, радости и разочарования.

В саду учится ходить маленький мальчик. Он судорожно уцепился ручонкой за мизинец матери и смешно переваливается, тараща испуганные глазенки. Это его первые шаги и первая победа. И ребенок уже вкусил восторг победы. Мама встревожена — ребенок вспотел и может простудиться. Но ребенок упрямится и не дается в руки. Он хочет ходить. Счастливый отец сидит на скамейке, с изумлением смотрит на малыша и делает знаки жене: ничего, мол, пусть ходит. И, подбодренный молчаливой поддержкой отца, мальчик ступает тверже.

Высокий, сухощавый молодой человек в очках с изумлением смотрит на показания электроскопа в лаборатории.

«Может, мне показалось? Может, электроскоп был не заряжен?»

Лаборант что-то мямлит, но в конце концов твердым голосом говорит, что электроскоп был заряжен.

Молодой человек недоуменно пожимает плечами.

Электроскоп заряжают снова и тщательно проверяют изоляцию.

Наутро молодой начальник лаборатории наблюдает ту же картину — аккумулятор разряжен, тонкие металлические пластинки опущены книзу.

Лаборант нервно передергивает плечами, словно это его вина, что электроскоп разряжен.

Начальник лаборатории глубоко задумался. Две металлические пластинки, прикрепленные к концу изолированного стержня, при зарядке отходят друг от друга и остаются в таком положении до тех пор, пока их не разрядят. В изолированной среде пластинки долго сохраняют свое положение.

Что следует из неожиданной разрядки электроскопа? Почему так всполошило его необычное поведение простейшего устройства?

Вот над этим и размышляет молодой ученый.

Что-то проникло в электроскоп. Это «что-то», ну, допустим, частица, должно обладать огромной энергией, иначе оно не сможет преодолеть надежную изоляцию.

Что за энергия одолела столь серьезное сопротивление? Кто знает, может быть, сверхэнергичные и всепроникающие частицы и в эту вот минуту пронизывают окружающее, в том числе и сухощавую фигуру молодого исследователя?

Молодой физик вспоминает, что и другие ученые отмечали подобное явление, но почему-то, не придав ему никакого значения, предали забвению.

«Что же все-таки происходит?» — этот вопрос не дает ему покоя.

По его распоряжению электроскоп помещают в герметически закупоренную камеру с нейтральными газами. Изолированность и герметичность камеры не вызывают сомнения.