Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

Леван Хидашели медленно шагал по улице и рассматривал встречных. Знакомые попадались редко, и в конце концов его внимание привлекли афиши. Невольно он остановился у рекламной тумбы — простые черные буквы на зеленоватой бумаге.

«Отчетный концерт Натии Кипиани», — в десятый раз перечитывал он. Не помнил, как свернул к консерватории, купил билет и, только положив его в карман, понял, что не забыл Натию. Он просто старался не вспоминать о ней, а сейчас вся душевная боль всколыхнулась разом. Он снова вышел на проспект Руставели и у Оперы встретился с Гочей Саришвили.

— Сколько лет, сколько зим! Если не спешишь, зайдем в кафе, — предложил Гоча.

Обнявшись, они вошли в кафе «Метро», поднялись на второй этаж, сели на открытой веранде. Гоча был навеселе, глаза у него блестели.

— Какой теплый вечер! — сказал Гоча и подозвал официанта.

Леван и Гоча Саришвили познакомились давно. Это было в Гори, где они вместе тренировались в спортивном лагере. Гоча учился в Тбилисском университете, на факультете журналистики. Их лагерь находился недалеко от лагеря Политехнического института.

Однажды на Уплисцихском склоне они устроили совместный кросс. Стояла невыносимая жара. На засохшем поле было полным-полно саранчи. У ребят от жажды глотки пересохли, все с трудом держались на ногах. Наконец кое-как достигли они вершины горы, где было кладбище.

На выжженном хребте не было ни одного дерева. Только на могилах росли кустарники и цветы. Объявили отдых. Усталые парни легли прямо на могилы и старались хоть как-нибудь укрыться от полуденного зноя.

Леван увидел свежевырытую могилу и спрыгнул туда. Там он очутился нос к носу с тощим парнем в черных роговых очках. Тот лежал на спине и курил сигарету. Увидев Левана, отодвинулся в угол и уступил место незнакомцу. Леван устроился в другом углу, положил альпеншток между коленями и прислонился к прохладной сырой земляной стенке могилы.

Леван опустил руку в карман, достал коробку сигарет. Она была пуста. Леван смял ее и выбросил наверх. Очкастый, в свою очередь, достал сигареты и бросил одну Левану, а следом за ней и спички. Так они сидели некоторое время, попыхивая сигаретами. Ни один из них не произнес ни слова. У очкастого ворот был распахнут. Леван тоже расстегнулся, на него глядя. Докурил сигарету и щелчком подбросил вверх окурок. В небе он увидел парящего ястреба. Леван жестом показал парню, чтобы тот взглянул на птицу. Наконец раздался приказ: кончай отдых! Леван узнал голос своего тренера. Правой рукой оперся на альпеншток, а левой на стену и выпрыгнул.

— Как тебя зовут? — крикнул Леван вниз очкастому.

— Гоча! — лениво отозвался тот и снова вытащил из нагрудного кармана сигарету и спички.

— А меня — Леван Хидашели! — крикнул Леван.

Через пять дней они вновь встретились. Пошли и улеглись на берегу Куры.

— В воскресенье я снова поднимался на кладбище, мне было интересно, кого похоронили в той могиле, — сказал Гоча.

Удивленный, Леван привстал. Такая мысль не могла бы прийти ему в голову. Теперь и его охватило любопытство, и он с интересом посмотрел на Гочу.

— Оказывается, молодого парня, Гелу Гордашвили. Он на собственной машине угодил в пропасть.

Леван ничего не сказал; некоторое время он молча смотрел на Гочу, потом прилег и закинул руки за голову.

С тех пор они подружились. Часто встречались.

Гоча мало изменился, только еще похудел, пожалуй. На нем были все те же знакомые роговые очки, и он так же без конца поправлял их.

Официант безо всякого энтузиазма выслушал Гочу и ушел. Некоторое время они сидели молча. Гоча курил сигарету за сигаретой.

Леван заметил какого-то парня за соседним столиком и, улыбаясь, приветствовал его. Гоча тоже взглянул в ту сторону и, увидав юношу в пестром свитере, в знак приветствия поднял свой бокал.

— Откуда ты знаешь это сокровище? — обратился Гоча к Левану.

— Представления не имею, кто он.

— Счастливый человек, должно быть…

Официант принес коньяк и кофе.

— Давно я ничего твоего не читал, нового не пишешь? — спросил Леван и вдруг испугался: «Уже два года я вообще ничего не читаю, кто знает, может быть, за это время он что-нибудь и опубликовал».

— Что там писать, кажется, я и читать разучился, — махнул рукой Гоча и погасил сигарету.

Леван улыбнулся, пригубил коньяк.

— Я уже отстал от литературы. Не знаю даже, есть ли кто-нибудь интересный среди молодых.

— Как тебе сказать. Вообще Грузия делится на две части — одни читают, другие пишут. Ты, конечно, принадлежишь к лучшей, которая не пишет.

— Нет, я принадлежу к той, очень малочисленной, которая и не пишет и не читает.

— Тогда за твое здоровье!

— Благодарю.

Они чокнулись и выпили молча. Леван принялся за кофе. Гоча опять достал сигарету.

— Очень много куришь! — сказал Леван.

Гоча махнул рукой.

— Из-за этих сопляков я возненавидел и кофе и коньяк, — сказал он и показал Левану на крайний столик.

Там сидели парни и девушки восемнадцати — двадцати лет.

— Посмотри, как держат бокалы. Всему этому научились по кинофильмам. Перед преподавателями за тройки на брюхе ползают, выпрашивают, вымаливают. А если на улице случайно толкнешь его, берегись!

Гоча плеснул себе коньяку, выпил его и глотнул кофе.

— Тьфу, остыл! — Он оглянулся, поискал глазами официанта.

Некоторое время сидели молча. На улице народу было мало. «Как рано засыпает Тбилиси», — подумал Леван.

Оркестр играл какую-то мексиканскую мелодию.

— Уйдем отсюда! — неожиданно сказал Гоча.

Леван с удивлением посмотрел на него. Он никуда не спешил. Ему было приятно сидеть в кафе. Хотелось выпить еще.

— Здесь все фальшиво: и этот оркестр, и этот несчастный Алавидзе, и эти мальчишки! — Гоча рассвирепел. От коньяка у него испортилось настроение.

Они вышли на улицу. Медленно зашагали по проспекту..

— Хочешь, поднимемся ко мне, у меня есть бутылка чачи.

— Благодарю, — сказал Леван. — Но я должен ехать в Рустави.

— Плюнь на Рустави. Лучшего сегодня вечером ничего не сделаешь, — сказал Гоча.

— Завтра мне рано вставать, право, не могу.

— Хорошо, тогда я пошел. Да, если тебе действительно интересно, то я написал новый рассказ и когда-нибудь прочитаю его тебе, — прощаясь, сказал Гоча.

Леван проводил его глазами. Потом подошел к афишам и разыскал ту, зеленоватую, с черными буквами. Он уставился на огромные литеры, из которых складывалось имя Натии…

В Рустави Леван добрался поздно и долго не мог заснуть.

Он чувствовал страшное одиночество. Это даже испугало его.

Вот уже много лет он жил так, но никогда не чувствовал потребности в том, чтобы кто-нибудь был рядом с ним.

А сейчас очень захотелось увидеть рядом кого-нибудь, но кого? Родных или Маринэ? Брата или друзей?