Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

— Т-ты еще здесь? — Миша выкатил глаза на официанта. — Пятнадцать тысяч даю!

— Миша, опомнись, люди кругом! — зло крикнул тамада и, обхватив руками свою маленькую голову, так стремительно отвернулся, словно собирался закрутиться волчком.

— Плевал я на людей! Подай мне жареный мизинец!

Лицо Отара пылало. Его подмывало схватить этого Мишу, приподнять и с размаху трахнуть о стол, но что-то удерживало: он понимал, что коротышка не шутит, что его теперь ничто не остановит, словно у него отказали все сдерживающие центры. Этот делец, развращенный деньгами, умел только покупать и только деньгами удовлетворял самолюбие. Отара сейчас больше интересовал официант. Согласится он или нет на предложение Миши?

А Миша уже закусил удила. Он выхватил из кармана новую пачку денег и бросил ее на стол.

— Ты еще здесь? Сказано — подай мизинец!

Тут Отар не выдержал, сорвался с места, невольно обернулся к Тамазу, но того уже не было, заорал официанту:

— Убирайся отсюда! — и, разбросав обступивших его людей, левой рукой схватил Мишу за грудки, вскинул вверх. Миша беспомощно задергал ногами, а Отар отрывисто влепил ему пощечину сначала справа, а потом слева и, найдя взглядом свободный стул, швырнул на него ошеломленного коротышку. Короткое тело не удержалось на сиденье, большая голова перевесила, и Миша свалился на пол. Какие-то люди кинулись поднимать его.

Чувство омерзения овладело Отаром. Он обернулся к Тамазу, забыв, что тот уже ушел, бесцеремонно оттолкнул кого-то плечом и покинул ресторан. Не обнаружив Тамаза во дворе, он вышел на дорогу.

Вдалеке темнела сутулая фигура.

— Тамаз! — крикнул Отар и, не дожидаясь ответа, побежал к нему.

Тамаз остановился. Через минуту Отар был рядом.

— Хоть бы предупредил, что уходишь.

— Ты так увлекся, и я не хотел, чтобы из-за меня ты покидал эту теплую компанию.

— Как, неужели ты недоволен сегодняшним вечером?

— Чем все закончилось, подал ему официант мизинец или нет?

— К сожалению, все сорвалось, — вздохнул Отар.

Тамаз взглянул на друга, пытаясь понять, шутит тот по обыкновению или говорит серьезно. На лице Отара не было и тени улыбки.

— Скажи, допустим, официант согласился бы продать палец, неужели ты, Отар Нижарадзе, писатель и мыслящая личность, позволил бы негодяю, потерявшему всякую совесть, совершить эту мерзость, надругаться над всем и вся?

— С превеликим удовольствием! — Отар достал сигареты.

— Ты это серьезно?

— Еще как! Закуривай. — Отар протянул другу пачку.

Пораженный Тамаз некоторое время смотрел на друга, потом гневно повернулся и пошел прочь. Отар рассмеялся, сунул пачку и карман и последовал за ним. Так, идя друг за другом, они вышли к шоссе и остановились у столба в ожидании попутной машины.

— Знаю, что ты хочешь курить, бери! — Отар снова достал сигареты.

Тамаз не стал отказываться, взял сигарету и закурил:

— Что у тебя общего с этими типами?

— Э, братец, ты забываешь, что я не математик, а писатель.

— Тем более. Признайся, что этот подонок наплевал нам в души.

— Напротив, мой Тамаз, напротив. Он только столкнулся с подонком почище, чем он сам. Почему он не решился сказать тебе, чтобы ты продал ему мизинец? Ты можешь назвать меня садистом, но я просто умирал от любопытства, устоит официант или нет. В конце концов, так ли уж трудно отрубить палец, тем более мизинец? Энергичный взмах топора, и дело сделано. Зато через минуту можешь положить в карман пятнадцать тысяч. Подумай только, пятнадцать тысяч рублей, моя десятилетняя зарплата. У этого официанта, вероятно, есть семья, не испугайся он минутной боли, мог бы гордо принести домой такую огромную сумму. В конечном счете, что он терял! Самое большее, не смог бы взять левой рукой октаву на рояле.

— Тебя не поймешь, когда ты шутишь, когда серьезно.

— Ничуть не шучу.

— Отар, скажи мне откровенно, без всяких шуток. — Тамаз глядел другу прямо в глаза. — Если бы официант согласился, ты бы позволил ему отрезать палец?

— В таком случае я тебе отвечу по-другому: меня просто интересовало, как низко может пасть человек, есть ли вообще предел человеческому падению?

— Неужели ты только ради подобных экспериментов водишь дружбу с этими негодяями?

— Во-первых, я с ними не вожу дружбу, точнее, они не водятся со мной. Я не настолько знаменит, чтобы дружба со мной что-нибудь давала им. У них есть деньги, теперь им нужна слава, популярность. Редактор или даже старший редактор сценарного отдела экспериментальной киностудии не бог весть какая фигура для них. С другой стороны, эти люди со своеобразной философией очень интересны для изучения. Ты, Тамаз Яшвили, в глазах всех здравомыслящих людей личность значительная, даже если у тебя в кармане нет ни гроша. Рано или поздно у тебя будет имя, слава, и неважно, сможешь ты купить машину или умрешь весь в долгах. А что делать этим господам? Какой бы тугой ни была их мошна, цена им — грош. И ты хочешь, чтобы они признали твое превосходство, курили тебе фимиам. Нет, дорогой, они по-своему борются против тебя, против меня, против всех, кто хоть что-то представляет собой.

— Тем более! — вскричал Тамаз, и глаза его странно загорелись.

— Э, ты ничего не понимаешь. Давай лучше оставим философию. Вон такси идет.

Машина сбавила скорость и затормозила около них.

— Отвези-ка нас на улицу Барнова, — беззаботно сказал Отар шоферу, откидываясь на спинку сиденья.

— Зачем нам на Барнова? — удивился Тамаз.

— Заедем к Нате.

— Так поздно? — Тамаз посмотрел на часы.

— Почему поздно? Половина десятого. Через пятнадцать минут будем на месте.

— Неловко заявляться с пустыми руками, может быть, цветов купим?

— Не стоит баловать, пусть привыкает к тому, что ждет ее в будущем.

Отару Нижарадзе казалось, что он никогда не влюбится. С Натой они познакомились в апреле прошлого года. Когда Отар впервые увидел эту девушку, он твердо решил, что именно она станет его женой. На третий или четвертый день после знакомства он сказал ей, что ему не нравятся распущенные волосы, что ей больше подойдет прическа, которая называется «конский хвост». На следующий день Ната причесала волосы, как нравилось ему. Отар решил, что девушка покорена, и без лишних церемоний спросил, когда они распишутся. Ната рассердилась и ушла.

— Когда успокоишься, позвони! — крикнул вслед Отар.

Прошло несколько месяцев, Ната не звонила. Отару не хотелось поддаваться яа ее капризы, но постепенно в душу вкрались сомнения, потом и страх. Когда же надежда окончательно оставила его, он махнул рукой на самолюбие и пожаловал к Нате домой. Девушка захлопнула дверь перед его носом.

Но не так-то легко было заставить Отара Нижарадзе отступить. На следующий день он подкараулил Нату у входа в университет и, издали завидев ее, еще раз поклялся — она или никто…